— Ишь, как всполошились! — злорадно процедил Борька, выглядывая в сад, в ту сторону, куда скрылся Алеша. — Верещат!

В самом деле, из сада до них доносились раздраженные голоса. Лешина бабушка что-то вещала дочери, та возражала, и их битва за Лешино право на самостоятельность, наконец, разрешилась полной победой матери. Леша был выпущен на свободу до вечернего чая, несмотря на возмущение Киры Львовны.

Леша в сопровождении стайки новых друзей выскочил за калитку с бешено бьющимся сердцем, с ужасом ожидая в самый последний момент какого-нибудь подвоха, вроде жесткого окрика: «Леша, вернись сейчас же!»

Но этого не произошло, вслед ему донеслись только гневные реплики Киры Львовны:

— Лена, это безобразие! Как ты можешь? Мы же не знаем этих детей…

Но он был уже вне опасности. Рядом с ним вился по ветру золотистый факел Машкиных волос, впереди открывался простор, манящий и вольный! Солнце палило, лес зеленел, травы душно благоухали, скоро ему исполнится полных пятнадцать, жизнь прекрасна и удивительна! Ах, какой это был волшебный день! И даже колкие взгляды Миши и Борьки его совершенно не портили…

«Конечно, МОИ все опошлили! — думал Леша, с замиранием сердца глядя на легконогую Машку, поспешавшую впереди всей компании. — Но не беда, главное — отпустили…» А уж он убедит СВОИХ, что ребята — хорошие, и ему разрешат всюду с ними бывать. Обязательно разрешат! Уж этого он добьется.

Одна только Веточка чувствовала себя не в своей тарелке. Этот дивный солнечный день как-то сразу померк для нее, едва она заметила, как Алеша смотрит на Машу, как сияют его глаза… Взгляд, нацеленный на Манюню из-под круглых стекол очков, казался радаром, отслеживающим движение летящего в небесах самолета… И открытие это принесло Ветке глухую щемящую боль. Ей показалось, что воздух вокруг стал давящим и тяжелым, стало трудно дышать. От тоски и обиды захотелось кому-нибудь нагрубить, что-нибудь изуродовать, чтобы все почувствовали, как испорчен этот так хорошо начавшийся день. День ее первой поездки на велосипеде…

Веточка раньше не замечала в себе подобных желаний. Они пугали ее. Ей было больно и гадко открыть в себе эти чувства, ведь она никогда не была ни мстительной, ни жестокой! И она ни за что не хотела смириться с этим, признаться самой себе, что в ней существует что-то дурное, мерзкое. Захотелось освободиться, сбросить балласт, чтобы душа снова стала свободной и чистой.

Но обида ее все росла. Ведь именно ей был обязан Алеша тем, что его приняли в их компанию. Ведь это она на том настояла — Маше-то было ровным счетом все равно! Та просто не стала спорить с подругой, Алеша был для нее пустым местом — сама говорила Ветке, что ей Миша понравился… Но Алеша о Веточкиной заботе не знал, а ей было бы смерти подобно признаться в этом! И теперь он летел за Машкой во всю прыть своих длинных ног, и рассеянная улыбка блуждала на его припухлых, окаймленных первым пушком губах.

Вероника с ненавистью поглядела на письма, которые она крепко сжимала своей тонкой, подрагивающей от возбуждения рукой. Из-за них все! Едва они появились, как день полетел кувырком. И теперь она выглядела полной идиоткой, потому что мальчик, без которого она не хотела читать эти письма, не обращал на нее никакого внимания… А соберись они впятером в другой день и по другому поводу — все пошло бы иначе. В этом она ни секунды не сомневалась.

Проклятые письма!

Когда они на полном ходу сбежали под уклон к пруду, Вероника знала, что делать: она напомнит ему о себе, она докажет, без кого в их компании не будет ни тайн, ни кладов!

Этот пруд между деревней и дачами — котлован, наполовину заполненный водой, пополнялся за счет подземных ключей. Его западный, самый крутой склон с песчаной тропинкой, по которой спустились ребята, весь порос густыми люпинусами. Этот пруд ребята прозвали Ближним в отличие от того, возле которого жила Вероника, — его звали Дальним. Здесь, на Ближнем пруду, весь берег был усеян разноцветными лоскутами подстилок и покрывал — на них жарились разомлевшие дачники в окружении детей, собак и бутылочек с минералкой.

Тут, в укромном местечке под кустиками у самой воды, и расположились ребята. Манюня сразу же скинула сарафан и, оставшись в ярко-красном купальнике, устроилась на песке, поджав под себя ноги. Ее примеру тут же последовали Миша с Борькой. Только Ветка и Алексей остались в чем были — у обоих не было при себе купальных принадлежностей.

— Значит так! — с места с карьер приступила к делу Манюня. — Слушай, Лешик, и запоминай. Мы хотим тебя посвятить в нашу тайну. И если ты об этом кому хоть полслова… В общем, сам понимаешь, не маленький! Особенно — своим предкам. Очень они у тебя доставучие. Если б со мной так носились — я бы сдохла с тоски, наверное…

При этих ее словах Леша, разгоревшийся от беготни, покраснел еще больше и принялся сосредоточенно ковырять носком сандалеты травянистый бугорок на песке.

— А они случаем не того — не следят за тобой? — ехидно склонив голову набок, спросил Борька.

— Да, бабуля твоя не сахар… Больно въедливая. Запросто втихаря проследить может. И если она выведает про нашу тайну и про то, чем мы тут занимаемся, — все! Будешь кровью харкать! Врубился? — грозно предупредил Миша.

— Ребят, да вы что! Моя бабушка очень строгая и может даже показаться сердитой, но она справедливая. И если сказала, что отпускает — значит отпустит! А слежка… у нас такое не принято. В нашей семье все доверяют друг другу! — обиделся Леша. — И потом, — продолжал он, собравшись, более уверенным тоном, — это все как-то немножко странно… Вы ведь сами меня позвали — я не напрашивался. И сами в чем-то подозреваете! Если я вам мешаю — могу и уйти…

— Никуда ты не уйдешь! — звенящим голосом воскликнула Вероника. До этой минуты она сдерживалась, но тут ее прорвало. — Не обращай на них внимания — просто они перегрелись. А вы хороши-и-и, нечего сказать! — накинулась она на остальных, — что вы беситесь? Заклевали совсем человека! Как с цепи сорвались… Он, что вам должен чего-то? Раз решили, что он будет с нами — так и не придирайтесь. В конце концов, он за родителей не отвечает — он сам по себе. Правда, Леш?

Тот с благодарностью посмотрел на нее, кивнул и отвел глаза. А потом снова их поднял и улыбнулся радостно и светло, будто впервые увидел. Но через секунду взгляд его снова стал рассеянным и отрешенным — видно, Алеша о чем-то задумался.

А Веточка вся просияла. Резким движением сорвала заколку, скреплявшую волосы на затылке, сунула ее в карманчик пестрого сарафанчика и, тряхнув головой, рассыпала волосы по плечам. Видимо, этим жестом она приветствовала вновь обретенное душевное равновесие — теперь ничто не тяготило ее.

Беззаботная Машка нисколько не обиделась на выпад подруги. Во время ее обличительной тирады она запрокинула голову и зажмурилась, смешно сморщив нос, а потом потянулась, как ленивая грациозная кошечка. Чуть прищурившись, многозначительно поглядела на Мишу, дескать: во дает! И хмыкнула, заметив, что он насупился.

Но Миша — не стал возражать — он и сам понимал, что с Алешкой они перегнули палку. Похоже, тот — ничего себе парень… свой. Конечно, он маменькин сынок и весь какой-то нервно-развинченный, но с такими предками это немудрено! И, хотя ему, Мише, совсем не понравилось, что какая-то девчонка выпендривается и слишком много выступает (хоть и по делу!), но ЭТОЙ девчонке, так и быть, он простит эту глупость. Он подумал: Вероника — девчонка нормальная. Очень даже нормальная. Только тоже какая-то нервная. И решил: хоть ему больше нравится Машка — вот она классная! — но Ветка тоже в порядке. В ней что-то есть! Обе они симпатичные. Темненькая и беленькая. Как в старой любимой книжке — Беляночка и Розочка… Пускай выпендриваются, ему-то что! Он — мужик, и на девчачьи капризы плевать хотел… Главное — клад найти, он ведь человек дела! Совсем как отец…