Зрение смилостивилось, когда дно ушло из-под рук и ног. Трэш вновь поплыл. Увидел, что его и правда занесло под самый берег, течение здесь слабое, надо бы чуть в сторону уйти, там быстрее понесет.

Метрах в трех впереди и левее в воду упало что-то стремительное, молниеносное, глаз успел заметить лишь длинный цилиндрический хвостовик с пластинами стабилизаторов, приделанный к чему-то основательному. Определенно – какой-то непростой снаряд, но почему-то лишь грандиозный всплеск устроил, не взорвался.

Обернувшись на увесистый звук выстрела, Трэш увидел, что на мысе, вдающемся в реку за странно черным обрывом, стоит приземистая бронемашина с кургузым орудием. На ее башне в этот миг расцвел огненный цветок – заработал спаренный с пушкой пулемет, от него потянулись трассеры.

Нырнув, Трэш, сколько смог, держался под водой, затем приподнялся всего лишь на несколько секунд, чуть отдышаться. Этого времени хватило, чтобы преследователи еще раз выстрелили из пушки, с тем же результатом – снаряд упал со зрелищным всплеском, но без взрыва.

Зато пулемет Трэша достал – стукнуло в спину, когда нырнул во второй раз. Ерунда, скорее пощекотало, чем всерьез ударило. Толща воды смягчила последствия или оружие не из опасных – неизвестно, но все равно держался под водой до последнего.

Еще четыре раза пришлось изображать из себя аквалангиста, а затем зрение вновь отказало, Трэша понесло вслепую. Одно хорошо – мыс, на котором устроилась бронемашина, к тому моменту остался позади и обстрел прекратился.

Холодно, тошно и больно, ничего не видно, да еще и правая рука отказывает. От левой и раньше толку не было, а сейчас, вообще, будто чужая стала. Только и получалось, что удерживаться на поверхности, благо тело не настолько уж свинцово-тяжелое, как казалось поначалу.

Течение в очередной раз вынесло на мель. Неуклюже по ней пробираясь, Трэш начал различать проблески света – зрение просыпалось. Складывалось впечатление, что оно категорически отказывается работать в воде, ведь стоит только ощутить твердь, почти мгновенно начинает подавать признаки жизни. Может, всего лишь совпадение, но лезть в реку хочется все меньше и меньше.

Перед глазами прилично прояснилось, Трэш разглядел, что его прибило к берегу. Обрыв остался позади, здесь вздымался песчаный подъем, над ним нависали кроны склонившихся к воде сосен.

Но не это бросалось в глаза. Первое, на что пришлось обратить внимание, – это на цвет. Коряги на берегу, редкие стебли тростника, песок и сосны наверху – все было угольно-черным, поблескивающим, неживым и ненастоящим. Антрацитовые копии реальных объектов, ничем иным это являться не могло. Единственное диссонирующее с фоном пятно виднелось метрах в пятидесяти правее – там на склоне лежал дрон, на вид неповрежденный, только один винт отсутствовал. Возможно, отломился при посадке.

Неужели Трэш сумел его сбить? Сомнительно, он ведь ни разу не попал. И почему бронетехника преследователей остановилась? Не может проехать через лес?

Воспоминание, за которое, как и за все прочие, не получилось ухватиться, подсказало, что техника в такое место не полезет. Пусть воспоминание выглядело неправдоподобным, однако Трэш ему поверил.

Как верил в другие подсказки, то и дело порождаемые его сознанием.

Итак, он жив, он оторвался от погони и забрался в неприятное место, где его непрерывно тошнит и откуда хочется умчаться сломя голову.

А еще ему надо поесть, причем срочно.

Пошатываясь, приподнялся, на нетвердых ногах просеменил до уреза воды, ухватился за метелку тростника и с удивлением увидел, как та рассыпалась в черную блестящую пыль, опавшую на того же цвета песок.

Тоскливо осмотревшись, Трэш угрюмо произнес:

– Перспективы обеда не радуют.

Из глотки, как обычно, не вырвалось ничего, кроме бессмысленного урчания. Ну да какая разница, все равно слушателей здесь нет.

Надо отсюда уходить. Быстрее уходить. Что-то подсказывает – задержавшись, рискуешь стать черным и блестящим.

И неживым.

Трэш, шагая по земле, захваченной блестящим углем, давно уже потерял счет времени. Иногда ему казалось, что он бредет сутки, а то и больше. В такие моменты он спохватывался, обессиленно поднимал голову, слезящимся глазом выискивал солнечный диск. Тот далеко не всегда проглядывал сквозь сплошную облачность, доходило до почти полной уверенности, что наступила ночь, а хорошую видимость можно легко объяснить окончательно взбесившимся зрением.

Оно, кстати, стало вести себя более предсказуемо, нежели на реке. Если и отказывало полностью, то на считаные секунды. Но значительно ухудшилось, предметы, отстоявшие на какие-то полсотни метров, выглядели размытыми, а то, что располагалось на вдвое большей дистанции, вообще не определялось.

Сплошная бесформенная чернота, давящая со всех сторон. Даже взгляд не может через нее проникнуть.

Из антрацитового мрака проявились заросли кустов, за ними вроде как светлеет. Похоже, лес из черных сосен заканчивается.

Так и оказалось, Трэш вышел на опушку и не сразу сумел определить, что за местность простирается дальше. Ровное чистое поле, на котором аккуратными рядками расставлены странного вида круглые предметы неизменно черного цвета. При такой окраске они выглядели настолько необычно, что не сразу получилось опознать в них самые обыкновенные капустные кочаны.

Невозможно представить, что же случилось с этой землей. Как самые обыкновенные овощи, изначально, вне всякого сомнения, зеленые, превратились в такое…

Но Трэш не сильно забивал голову подобными вопросами, его куда больше заинтересовала возможность проверить черные кочаны на предмет съедобности. А ну как они не целиком такие, вдруг сердцевина сохранила питательные свойства? Присев, он стукнул когтем по одному, затем по второму и третьему. Во всех случаях результат оказался плачевно одинаковым, – капуста разлеталась в черную пыль и поблескивающие угольные обломки. Желания попробовать их на вкус не возникло.

Да и аппетит, если честно, куда-то запропастился. Трэшу приходилось заставлять себя думать о еде, он просто знал, что ему очень срочно нужно перекусить и желательно досыта. Но он не понимал, каким образом это осуществит, даже если сумеет отыскать пищу в настолько уныло-бесперспективном месте. Дело в том, что мертвый мир угнетал не только зрение, но и все остальное: желудок взбунтовался не на шутку; периодически наваливающиеся приступы тошноты заставляли рвать воздухом; в брюхе ничего больше не осталось, если не считать свисавших в моменты слабости жгутов тягучей слизи. Рот по запаху стремился уподобиться деревенскому нужнику, не вызывало сомнений, что попытка проглотить хотя бы маленький кусочек не важно чего вызовет столь серьезный спазм, что придется как следует на черной земле поваляться, неприглядно пуская слюни и бессильно урча.

Кстати, о «поваляться» – это ведь не обязательно, можно просто сидеть и ничего не делать, уставившись в одну точку. Это ведь так приятно, это тепло и расслабленность, это успокаивает, отгоняет мрачные мысли. И даже черное окружение уже не кажется настолько пугающим, как поначалу, когда у Трэша сердце выскакивало из груди на каждом шаге.