Неужто жалко Михаила

Вослед того, что сотворил?

Своя рука бы удавила,

Втоптал бы в скользкий волжский ил!

Но омерзительно от чувства,

Что мрак ордынского безумства

В союзники себе он взял,

Начхав на зарево сусал.

«Чего грустишь, коназ, всё ж стало,

Как и мечтали мы с тобой», -

Промолвил Кавгадый устало,

Но Юрий словно бы чужой,

Лишь слёзы льёт как от испугу,

Да как тут и расскажешь другу,

Что кровь родная вопиёт,

Что Тверь с Москвой — один народ…

2

На утро просыпался тяжко,

Совою избегая свет.

Кумыса кислого баклажка

Не помогла. Недоодет

На улицу явился Юрий,

Туч поднебесия понурей.

Стремясь, чтоб утра холодок

Отчаянье прочь уволок.

А там Михайло взят в оковы.

Цепями руки за спиной

Скрутили, и уже готовы

В ошейник ржавый, затяжной

Его вковать. Чтоб рок оплакать,

Лил дождь, творя из пыли слякоть,

И князь, направив взор наверх,

Стонал, постигнув неуспех.

Там слуги верные тверские

И юный княжич Константин

Спасти пытались, но стихией

Вздымались стены из зверин –

По семь батыров здоровенных,

Как будто кованных в гееннах,

Пригнали семеро князей,

Михайлу охранять подлей159.

Железом ржавым двое суток

Тверского мучало и жгло.

Миг ожиданья смерти жуток,

Но, словно разуму назло,

Бесчестным катам было мало,

Чтобы до глы́би пронимало,

Не сняв оков, подняв с земли,

Другую казнь изобрели.

В страданьях образы нечётки,

Бесспорно — не простят вину,

Решили крепкие колодки

На шею взгромоздить ему.

Терпел и так до крупной дрожи,

Теперь ни сесть, ни лечь не может.

Таким его, травя гурьбой,

Тащили кочевать с собою160.

Ворвался Юрий к Кавгадыю:

«Что вы творите, люди ль вы?!

Убить — убей! Рубите выю!

За что ж мученья таковы?».

«Смирись, коназ! Желанье хана

Не месть, что так тебе желанна,

Унизить хочет, честь презреть,

Простую не даруя смерть!».

Дней двадцать пять, уйдя от моря,

Орда в предгорьях кочевала.

Дней двадцать пять Михайлу стоя,

Без надлежащего привала,

Влекли батыры за собою

И в дождь, и в ветер. Чередою

За ним, охальна и смела,

Бранящей стаей чернь брела.

Так шли за Теркою-рекою

В подножии Кавказских гор.

Пройдя Титяков стороною,

У речки Сивинец, в упор

Прошли болвана медяно́го,

Где тёмных древностей премного,

К Вратам Железным подойдя,

Вблизи надгробия вождя

Жесто́ка, тяжка и груба,

Михайлы вызрела судьба161.

3

Весь этот срок Великий Юрий

Ничтожной блошкой по князькам

Носился в бешенном аллюре.

Где был покладист, где упрям,

От всей души врагу о смерти

Молил, чтоб в этой круговерти

Ни месть искать, ни радость масс,

А чтоб окончить пытку враз.

От хана Кавгадый явился:

«Пойдём, коназ, поможешь мне».

Был явно разозлён, без смысла

Приказ казался. Наравне

На торг, Михайлу где под крики

В оковах держат, Князь Великий

И Кавгадый, ордынский друг,

Явились с воями вокруг.

Толпу отребья оттеснили,

Зевак с десяток придавив,

Встав на бревенчатом настиле,

Заголосил посол в надрыв:

«Неисчислима милость хана!

О состраданье беспрестанно,

И к тем, кто сильно виноват,

Печётся царь, но в счет уплат…».

Толпа гудит. Унявши жестом,

Продолжил молвить Кавгадый:

«За зло, что сотворил отверсто

Михайло, словно ловкий змий,

Достоин смерти! Но сначала

Улучшив облик одичалый,

Хан отдых дарит наконец.

Ведь здесь стоит почти мертвец162!».

И дал приказ гортанный, чёткий,

Батыров ближних подозвав,

Чтоб враз с Михайлы снять колодки.

Толпа, кровавых ждав забав,

Разочаровано гудела,

Но Кавгадыю нет и дела

До черни, вид чей захудал,

И тех, кто честно сострадал.

Оковы полетели наземь,

Со стоном разогнулся князь,

Сквозь слёзы на лице чумазом

Узрел толпу, вдохнувши всласть.

Его умыли, приодели.

В неясной этой канители,

Не маскируя злых лукавств,

Накрыли стол из вкусных яств.

Но Михаил еды не тронул,

Хоть и не ел немало дней.

По справедливому резону

Боялся зелья. Пусть грозней

Воззрился Кавгадый на князя,

Гримасой лик обезобразя,

Тверской, вздохнувши тяжело,

Лишь гордо отвратил чело163.

«Смотрю и глад тебя не точит?», -

Спросил с ухмылкой Кавгадый.

Но князь, как только мог жесточе,

Скрестивши длани на груди,

Изрёк: «Я местью твоей сытый».

Монгол в ответ: «За пир мы квиты».

И взглядом приказал опять

В железо князя заковать.

Толпа отпрянула со стоном,