Благодаря помощи ГОС и его вмешательству в произвол немецких властей Совет облегчил страдания миллионов поляков и спас огромное количество людей, которым грозила смерть от голода и болезней или казнь. Тем не менее некоторые поляки считали сотрудников ГОС коллаборационистами. Власти Генерал-губернаторства подстрекали эти настроения, утверждая, что существование ГОС доказывает: они работают на благо поляков и от их имени. Начальству ГОС было приказано посещать мероприятия, устраиваемые немцами, и доносить указы германских чиновников до польского населения. Хотя польское правительство в изгнании дало польским социальным организациям разрешение сотрудничать с немецкими оккупантами в деятельности, служившей на благо полякам, некоторые члены подполья были убеждены, что работники ГОС – особенно его президент граф Роникер – слишком далеко заходят в сотрудничестве с немцами. Однако, когда Роникер в ноябре 1943 года отказался участвовать в праздновании четвертой годовщины создания Генерал-губернаторства, его арестовали, а ГОС грозили распустить. Начальству ГОС приходилось ходить по тонкой грани между службой Польше и сотрудничеством с ее врагами[106].

Одной из инициатив, которые Скжинский стремился как можно скорее воплотить в жизнь, заняв пост советника ГОС в Люблине, была помощь заключенным лагеря, строившегося в Майданеке. Хотя официально он считался лагерем военнопленных, в действительности это был концлагерь – часть системы лагерей, куда эсэсовцы свозили политических и расовых врагов из всех стран, находившихся под контролем Германии, после чего убивали – голодом и непосильным трудом. Осенью 1941 года по распоряжению Гиммлера тысячи советских военнопленных были доставлены на строительство лагерей Майданек и Биркенау – последний являлся частью концентрационного лагеря Аушвиц. Пленные прибыли в лагеря в «катастрофическом состоянии» – по оценке СС – и оказались непригодны к работам[107]. К концу 1941 года в плену у вермахта было 3,3 млн красноармейцев, которых содержали под открытым небом, практически без пищи и медицинской помощи, да еще и расстреливали десятками тысяч. К февралю 1942-го 2,2 млн заключенных были мертвы. Почти 95 % советских военнопленных, доставленных в Майданек в октябре 1941-го, были мертвы три месяца спустя[108].

В начале 1942 года в число узников Майданека входили польские крестьяне, арестованные за невыполнение нормы продовольственного налога, польские гражданские лица, взятые в заложники, местные евреи, согнанные на принудительные работы, и заключенные разных национальностей, переведенные из концентрационных лагерей в Рейхе. Поскольку лагерь возводился на территории без инфраструктуры, СС пришлось нанимать местных жителей с навыками строительства. Эти рабочие, по вечерам возвращаясь в город, делились жуткими историями о том, что видели в лагере: о побоях и расстрелах, о рвах, которые приходилось расширять, чтобы вместить постоянно растущее количество трупов[109].

Когда план Гиммлера по эксплуатации сотен тысяч советских военнопленных не удался, он придумал для Майданека и Биркенау новую задачу: они должны были сыграть решающую роль в «окончательном решении». В Майданеке Гиммлер собирался содержать евреев, казнь которых в газовых камерах в рамках «Операции Рейнхард» временно откладывалась, чтобы использовать их для работ на предприятиях СС, а Биркенау должен был выполнять функции как трудового лагеря, так и лагеря смерти.

Впервые о новой роли Майданека жители Люблина узнали в апреле 1942 года, когда на люблинский вокзал начали прибывать длинные составы грузовых вагонов из Словакии. Крики и стоны, доносившиеся оттуда – мольбы о глотке воды или свежего воздуха, – подтверждали, что внутри живые люди. Затем из вагонов выходили мужчины, женщины и дети с нашитыми на одежде желтыми звездами, указывавшими на их еврейское происхождение. Под охраной эсэсовцев и их служебных собак, подгоняемые выкриками и яростным лаем, заключенные шли в Майданек[110].

К середине лета 1942 года в Майданеке было более десяти тысяч евреев и около пятиста поляков. Жители Люблина ежедневно видели узников лагеря, которых вели на работы в городе. Они представляли собой страшное зрелище: грязные, похожие на скелеты, в полосатых робах и деревянных сабо. Возвращаясь назад по вечерам, они тащили трупы товарищей, умерших или убитых на рабочем месте[111].

Осенью 1942 года в Люблин продолжали прибывать составы с еврейскими мужчинами, женщинами и детьми. Все они скрывались за оградой Майданека, а на следующий день город затягивал отвратительно пахнущий дым, поднимавшийся из труб лагерного крематория и ям для сжигания тел, вырытых рядом с ним. Ни для кого больше не было секретом, что в Майданеке происходят массовые убийства евреев[112].

Скжинский и Янина полагали, что могут получить разрешение кормить заключенных Майданека, поскольку ГОС поставлял пищу полякам в тюрьмах по всему Генерал-губернаторству. Графиня Каролина Ланскоронская практически в одиночку организовала программу помощи узникам. Дочь высокопоставленного придворного императорского двора Австро-Венгрии, она провела детство между семейным дворцом в Вене и другим, в Восточной Галиции. Великолепная коллекция произведений искусства, собранная ее отцом, вдохновила графиню на получение ученой степени по истории искусства в Университете Яна Казимежа во Львове. Когда Советы оккупировали город, она вступила в польское Сопротивление, но затем была вынуждена бежать в Генерал-губернаторство, чтобы спастись от преследований НКВД. Работая медсестрой в Красном Кресте в Кракове, она узнала, что в тюрьмах на территории Генерал-губернаторства поляки умирают голодной смертью. Разгневанная, она отправилась к графу Роникеру и настояла, чтобы ГОС обеспечивал тюрьмы продуктами, а она официально отвечала за это. Графиня соответствовала всем требованиям для такой работы: 1) она была женщиной и потому привлекала меньше внимания немцев; 2) у нее не было мужа или детей, чьим жизням немцы могли бы угрожать; 3) она безупречно владела немецким языком. Графиня была из тех, кому невозможно сказать «нет». Роникер принял ее предложение[113].

Графиня Ланскоронская выяснила, что для предоставления помощи польским заключенным надо получать разрешение у начальства каждой тюрьмы по отдельности. Поэтому она на поездах, автобусах, телегах, санях и пешком стала объезжать тюрьмы, обсуждая поставки продовольствия. Гражданские власти в целом шли на сотрудничество, но полиция безопасности относилась к самой графине и к ее предложению с подозрением. Собственно, подозрение было оправданным, поскольку графиня регулярно сообщала своему начальству в АК информацию, которую собирала о заключенных и об условиях их содержания.

Графиня оказалась успешной переговорщицей. К осени 1941 года значительное количество тюрем получали поставки продуктов или готовой еды от местных комитетов поддержки ГОС. Графиня также добилась позволения еврейским социальным организациям доставлять пищу евреям-заключенным. Кроме того, используя свои связи в АК, она мобилизовала местное население для тайной доставки еды и одежды в тюрьмы. Ланскоронская создала прецедент по оказанию открытой и подпольной помощи заключенным через каналы ГОС, и Янине предстояло продолжить ее деятельность в Люблине.

После того как Галиция стала округом Генерал-губернаторства в 1941 году, графиня