Ланскоронская вернулась туда, чтобы начать проект по доставке продовольствия в окружные тюрьмы и заняться руководством деятельностью ГОС в Станиславове. Там она навлекла на себя гнев начальника гестапо Ганса Крюгера. Графиня умела производить впечатление на людей: высокая, уверенная в себе, решительная и непоколебимая в исповедуемых ценностях, она не боялась высказываться прямо. Крюгер считал ее предательницей; хотя ее мать была прусского происхождения, она являлась настоящей польской патриоткой. Больше всего Крюгера разозлили ее постоянные требования выяснить местонахождение 250 представителей польской интеллигенции из Станиславова, которые были арестованы по его личному распоряжению. Чтобы заткнуть графине рот, Крюгер отдал приказ арестовать ее. А прежде чем расстрелять графиню, рассказал ей о своей роли в казнях не только интеллигенции Станиславова, но и университетских профессоров во Львове.

Однако казнить Ланскоронску ему не удалось. Через родственников она была связана с королевской семьей Италии, союзницы нацистской Германии, и те обратились к Гиммлеру с просьбой помиловать ее. Гиммлер распорядился перевести графиню во Львов и расследовать ее дело. В львовской тюрьме графиня дала письменные показания, во всех подробностях передав рассказ Крюгера о массовых убийствах польской интеллигенции. Это поставило Гиммлера перед дилеммой: казнить графиню было политически невыгодно, а отпустить – невозможно. Поэтому он послал ее в Равенсбрюк, женский концентрационный лагерь в пятидесяти милях к северу от Берлина, рассчитывая, что тамошние условия быстро ее прикончат. И снова графиня Ланскоронская разрушила планы врага: она прошла через Равенсбрюк – где читала заключенным лекции по истории искусства – и пережила рейхсфюрера СС на пятьдесят семь лет.

В Люблинском округе ГОС получил разрешение поставлять продовольствие заключенным нескольких тюрем, самой крупной из которых был Люблинский замок. В начале 1942 года Люблинский комитет поддержки добивался также разрешения на доставку продовольствия узникам Майданека, но получил отказ от коменданта лагеря. Скжинский решил, что вынудит нацистов дать согласие[114].

Его первая попытка провалилась. Карл Отто Кох был одним из комендантов «старой школы»: он служил в лагерной системе практически с самого ее зарождения. В 1937 году он стал первым комендантом Бухенвальда, на тот момент самого крупного концентрационного лагеря в Германии. Вместе с женой Ильзой – заключенные прозвали ее «Бухенвальдской ведьмой» – они вели столь экстравагантно-роскошную жизнь, что местное руководство СС и полиции арестовало их за коррупцию и излишества. Гиммлер освободил Коха и отправил вместе с частью его персонала в Майданек, предоставив шанс обелить себя[115]. Кох считал всех заключенных лагеря опасным вражеским элементом и смотрел на страдания «недочеловеков» – поляков и евреев – со злорадным довольством. Ни одной польской гражданской организации не позволялось доставлять еду в какой бы то ни было лагерь под его контролем.

ГОС попытался организовать подпольную доставку еды заключенным через гражданских рабочих, имевших доступ в Майданек. Однако это оказалось слишком дорого и рискованно, потому что рабочих, которых ловили на контрабанде, избивали и тоже сажали в лагерь. К моменту, когда Янина вступила в ГОС, эти попытки были прекращены.

Янина узнала об одной подпольной сети, которая успешно доставляла небольшое количество пищи и лекарств в арестантский лазарет в Майданеке. Ее основала бесстрашная тридцатипятилетняя Сатурнина Мальм, до войны являвшаяся социальным работником-волонтером. В январе 1942 года Мальм решила помочь подруге вступить в переписку с ее мужем, врачом, попавшим в лагерь. Мальм целыми днями бродила в окрестностях Майданека, иногда подбираясь так близко, что охранники грозили ее застрелить. Наконец она заметила, что персонал лагеря относит грязное белье в небольшой домик в деревне поблизости. Прачка согласилась помочь Мальм, и вдвоем они подкупили охранника-эсэсовца, чтобы тот передал записку врачу, вылечившему его от венерического заболевания. Мальм удалось установить регулярную связь с членами польского подполья, заключенными в лагере, которые работали в лазарете. Для доставки лекарств и перевязочных материалов она уговорила люблинского врача выступить в качестве «казначея» их сети. Он собирал пожертвования других люблинских докторов, на которые закупалась часть медикаментов, а остальное предоставляли аптекари, которых Мальм тоже привлекла в сеть[116].

Через сеть, организованную Мальм, заключенные информировали подполье насчет условий содержания в лагере. Врач-заключенный, доктор Ян Новак, сообщал, что подход Коха к сдерживанию эпидемии тифа выразился в расстреле двух тысяч зараженных узников. В июле 1942-го распространились слухи, что восьмидесяти советским военнопленным однажды ночью удалось сбежать, и тогда Кох распорядился расстрелять сорок оставшихся[117].

Новость о бесчинствах Коха дошла до Берлина. Комендант заявил, что расстрел военнопленных был реакцией на большой бунт, к которому его охранники-новобранцы не были подготовлены. Гиммлер не поверил в оправдания Коха. Во время следующего визита в Люблин он уволил Коха, обвинив в преступной халатности.

Янина не могла не думать про Майданек и страдания тамошних заключенных, большинство которых – она знала – были евреями. Все, что она знала о лагере – благодаря собственным наблюдениям и отчетам подпольщиков, – внушало ей ужас. Найти способ помогать не только полякам, но вообще всем жертвам, заключенным там, стало для нее делом чести. Они со Скжинским надеялись, что сумеют убедить нового коменданта принять их предложение по доставке продовольствия. Но после недолгого правления бывшего коменданта Равенсбрюка Макса Когеля командование Майданеком перешло к протеже Коха, Герману Флорштедту, ранее служившему заместителем коменданта в Бухенвальде. В СС поговаривали, что Флорштедт был также любовником Ильзы Кох. Когда Скжинский и Янина попытались встретиться с ним и обсудить поставки продуктов в Майданек, Флорштедт ответил таким же резким отказом, как и его наставник[118].

Однако Янина не сдавалась и не собиралась принимать «нет» за окончательный ответ. Они со Скжинским были решительно настроены продолжать давление до тех пор, пока не услышат «да».

Глава 8

Замерзший груз

В предрассветные часы 27 ноября 1942 года жителей деревни Скербешов в округе Замосць по очереди будил оглушительный стук в дверь. Эсэсовцы и полицаи врывались в их дома.

– Вас переселяют, – заявляли они. – Берите только то, что сможете унести, и немедленно выходите строиться перед костелом. SCHNELL!

Менее чем через два часа поляков из Скербешова в открытых грузовиках увезли в морозную тьму – прочь от деревни, где их семьи жили поколениями. Очень немногие из них снова увидят родные края[119].

В этот же день вывезли жителей еще нескольких деревень, потом еще и еще. Янина узнала о перемещении, как только новость о нем дошла до подполья в Замосце. Вскоре после этого она начала получать панические послания от Комитета поддержки из Замосця, члены которого тоже попадали в облавы при рейдах. Они со Скжинским безуспешно пытались выяснить,