пришли ко мне. Дина постояла у портрета моего отца, внимательно разглядывая все вокруг, походила по комнатам, и почему-то сделала вывод, что баба Нюра, очевидно, была хорошим человеком.

Вечером она заспешила домой к дочери, и я вызвал такси. Не закусывая, выпил рюмку водки и потом долго сидел за своим столом, не думая ни о чем, и только испытывая щемящее чувство одиночества, зная, что уже никогда не увижу здесь бабу Нюру и не услышу ее голос.

Ближе к одиннадцати вечера я не выдержал и позвонил Евгении. Она сразу подняла трубку. Попросил разрешения зайти к ней — что-то не сидится мне дома… Она согласилась.

В организации похорон бабы Нюры Евгения принимала самое деятельное участие. Дина, по моей просьбе, взяла на себя другую миссию: договориться с кладбищенским руководством о том, чтобы место для могилы выделили неподалеку от захоронения моих родителей. Чтобы не было ей там одиноко: ведь посещая своих, я всегда смогу навестить ее и, по крайней мере, привести в порядок могилку.

Евгения все это время вела себя безупречно. Разумеется, она знала о наших с Диной отношениях, но, заходя к бабе Нюре, всегда была со мной ровна и доброжелательна, ничем не намекая на нашу прошлую близость.

Когда я поднялся к ней и тихонько постучал, чтобы не разбудить ее мальчика, двери отворились тут же, будто она меня ждала за ними. Женя была убрана по-домашнему, в халате и с распущенными волосами. Мы посидели с ней на кухне и снова помянули бабу Нюру. Женя была задумчива, и когда я уходил, сказала, что это, наверное, грешно, но покойная занимала в ее жизни гораздо большее место, чем ее родная живая мать. Я сказал ей, что баба Нюра просила меня опекать их с сыном материально, и я дал ей слово. Она поглядела на меня с недоумением.

Спустившись к себе, несмотря на поздний час, я решил провести беглую ревизию доставшегося мне наследства. Сначала немного повозился у серванта. Отворил все до единого ящичка и ничего, кроме разных домашних вещей, там не увидел. Пришлось вынимать каждый ящик отдельно и тщательно разглядывать толщину стенок. В нижнем ящике слева дно показалось мне несколько толще, чем в других. Точно таким же было днище двух других ящиков. Я захватил один с собой на кухню, вставил в боковой паз крупный кухонный нож и слегка нажал. Так и есть: мне открылась узкая полость, забитая серой от старости ватой. Попытался извлечь ее, но тут же остановился: на пол стали падать мелкие блестящие камешки, на первый взгляд, сверкающие стекляшки, разного размера и формы. Поднял один и стал его рассматривать: неужели?!

Ревизию на этом пришлось прекратить. Я оставил два камешка, а остальные уложил на место. Затем привел сервант в изначальный вид. Решил довести дело до конца и перешел в комнату умершей хозяйки. Долго возился с кроватью, пока удалось снять верхнее быльце. Оно оказалось неожиданно тяжелым, но сколько его я ни тряс, ничего оттуда не сыпалось. Я присмотрелся и увидел, что в края трубок плотно забиты бутылочные пробки. Взял штопор и с трудом вынул одну из них. Перевернул быльце и наклонил к полу. С мягким шелестом хлынул вниз тускло-желтый ручей. Я быстро приподнял быльце, ручей мгновенно иссяк, а на ковре образовалась золотистая кучка, с полсотни полновесных царских червонцев чеканки конца прошлого века.

Все это означало, что у меня начинается новая полоса жизни. Той ночью я плохо спал.

Гл. 12

Дина Манцева родилась под счастливой звездой. Она уже и сама не ожидала, что в ее личной жизни все может так прекрасно сложиться. Собственно, дело даже не в том, что ей по-бабьи повезло с этим мужчиной. К своим годам определенный опыт общения с мужским полом у нее имелся, и нужно признать, что ее Вася, пусть он и старше ее на десять лет, оказался куда лучше, чем все, что ей до сих пор в этом плане попадалось. Это хорошо, но главное все же в другом: она действительно по-настоящему влюбилась в этого человека. И он того стоил. Это был серьезный, умный, выдержанный и воспитанный мужчина, который мог бы составить счастье любой женщине. Знавший жизнь не понаслышке, и испытавший в ней и радости, и поражения. Она обратила на него внимание еще с той, первой встречи в поезде. Ей понравилось в нем полное отсутствие всяческой фанаберии и наглости, некоторая стеснительность и стремление доставить постороннему человеку как можно меньше неудобств своим присутствием. Общаясь по жизни с другой публикой, развязной и самоуверенной, она даже не надеялась на счастье встречи с таким человеком, каким оказался Василий Иванович.

Отца Мариши она вычеркнула из своей жизни раз и навсегда еще до рождения дочери, когда узнала, что он оказался настоящим альфонсом: нагло крысятничает с деньгами, которые она по своей глупости без счета держала в доме, даже не предполагая, что близкий ей человек может так беззастенчиво обкрадывать ее. Нашла случайно его сберкнижку, открыла, поглядела на даты и суммы вкладов, и ей на мгновение стало дурно — вот так отец ее будущего ребенка…

Дина — коренная львовянка. Она окончила Львовский финансово-экономический, получила направление в Херсонский облпотребсоюз старшим экономистом, а уже через четыре года с должности заместителя управляющего по кооперации была назначена директором одного из самых больших гастрономов города. Ее родители, отец — отставник и мать — педагог-пианистка, эмигрировали в 1972 году в Израиль. У мамы — оказались еврейские корни, и она уговорила супруга на старости лет податься на историческую родину. Дина только поступила в институт и даже слышать ничего не хотела об отъезде: неужели ее родители — предатели Родины?! Непременным условием получения разрешения на отъезд была сдача государственной квартиры, и Дине пришлось перейти жить в студенческое общежитие. Родители уехали, прервав с ней всякие отношения. Позже она узнает, что так раскалывались и многие другие семьи.

…Все-таки семья — большое дело. Конечно, было бы лучше, если б они с Васей стали жить одним домом, да и Мариша все чаще стала называть его папой, и он в таких случаях явно расцветает, но все это, видимо, у них еще впереди, так что варианты обмена пора потихоньку подыскивать уже сейчас.

Как интересно устроена наша жизнь! Стоит тебе почувствовать себя счастливой, всегда рядом что-то не ладится. Ей, удачно определившейся в наиважнейшем для любой бабы вопросе, с семьей, быть бы, наверное, сейчас самой счастливой женщиной на свете, но тогда почему последние месяцы,