Росту в существе было фута четыре, весу – фунтов сто. Ладно, пусть это какая-то экзотическая разновидность шимпанзе, но костюм у него довольно странный. Некоторые наряжают собак в свитеры, смешные шапки и самые безумные костюмы, особенно на Хеллоуин. Может, у хозяев этой обезьяны такое же чувство юмора? Вряд ли. Существо выглядело как жестокая насмешка над «Волками Справедливости» – или то была насмешка над ним самим, этим уродливым гибридом человека и обезьяны? В его позе читалось самодовольство – сродни самодовольству Руди Старкмана, стоявшего рядом с матерью в своей дурацкой форме с таким видом, словно он здесь власть.

– Ну все, хватит, – сказал отец и достал из кармана ключ ключей.

Не успел он включить устройство, как мальчик-обезьяна сделал три быстрых шага вперед и спросил:

– Вы чье? Вы чье? Де папа-мама?

От любых слов, исходящих из его пасти, Эмити покрылась бы гусиной кожей, но тон, которым это было сказано, поверг девочку в натуральный ужас. Казалось, в этой оболочке не одно существо, а сразу два: одно – настороженное и агрессивное, а другое – до смерти напугано и просит о помощи. На слове «чье» низкий горловой рык превращался в тоненький встревоженный писк.

– Встань мне за спину, – велел отец, и Эмити тут же его послушалась.

За окном прихожей то светлело, то темнело. Дом содрогался от раскатов грома, по крыше барабанил дождь. Лампы над головой померкли: должно быть, скакнуло напряжение.

– Вы чье? Зачем сюда? – настойчиво повторял кошмарный голос. – Папе-маме надо?

Существо в форме было нелепой пародией на человека, но Джеффи, увидев это омерзительное порождение генной инженерии, перепугался не на шутку. Похоже, здешние наука и культура докатились до форменного зверства. Джеффи вспомнил фразу назойливого засранца из библиотеки: «И купите дочери нормального питомца из списка рекомендованных домашних животных, чтобы не позорить дух нации». Теперь же перед ним было воплощение официальной позиции здешнего государства: к черту экономическое процветание, к черту разумные пределы полномочий, долой свободу, надежду, человеческое достоинство, природную красоту и саму идею границ познания. Эта жалкая и, скорее всего, безжалостная тварь – кто она для своих хозяев? Питомец, сторожевая обезьяна, заменитель ребенка для бездетной пары? Может, еще и раб? Какие же причудливые мечты гнездятся в закоулках его сюрреалистического мозга и какие страхи удерживают это существо от воплощения своих желаний?

Мальчик-обезьяна подошел ближе, остановился в нескольких футах от Джеффи, прожег его взглядом и оскалился. Губы у него были черные, а зубы как стамески.

– Вы чье? Говори! Говори, чье!

Окинув взглядом коридор, Джеффи не заметил ничего, что сгодилось бы в качестве оружия, и сказал:

– Я свой. Мы друзья папы-мамы. А ты кто?

Закусив нижнюю губу, существо хмуро обдумало его слова, но ничего не ответило. Глаза у него были черные и блестящие, а взгляд твердый, как полированный обсидиан.

Джеффи прокрутил в голове новостные эпизоды последних лет, где рассказывалось о нападениях питомцев-шимпанзе на своих хозяев. Эти звери способны двигаться со сверхъестественной скоростью. Они гораздо сильнее любого человека в своей весовой категории. Склонны к внезапным вспышкам ярости и тем самым застают хозяев врасплох – ведь те привыкли, что питомец ведет себя вполне прилично. В одном случае владелец шимпанзе лишился гениталий, а заодно и зрения. В другом – обезьяна напала на подругу своей хозяйки: отгрызла ей пальцы, выдавила глаза, в клочья разорвала лицо – и сотворила весь этот ужас меньше чем за две минуты.

– Я Умница. Я любишь папа-маму. – Склонив голову набок, существо заглянуло Джеффи за спину, высматривая Эмити. – Умница думаешь, вам здесь нельзя, – прошипело оно столь ядовито, что Джеффи приготовился к нападению.

Где-то в глубине дома разбилось стекло.

Умница немедленно отвлекся от Джеффи с дочерью. Раздул ноздри, обнажил чудовищные зубы, издал яростный крик, промчался по коридору и скрылся за дверью, ведущей в кухню.

Джеффи схватил дочь за руку. Оба метнулись в прихожую.

Стекло входной двери разлетелось на куски, прихожая наполнился острыми осколками, сверкающими, словно мокрый снег. Осколки зазвенели по полу, а дождь все громче выбивал свою дробь. Мужчина за дверью, сунув руку в образовавшееся отверстие, шарил по дверной панели в поисках засова.

Не дожидаясь, пока в дом вломится полиция, Джеффи и Эмити бросились вверх по лестнице, отчаянно надеясь найти убежище – всего лишь на четырнадцать секунд.

Где-то в доме прозвучал нечеловеческий вопль: там бесновался Умница. Никто не крикнул в ответ, никто не выстрелил, ибо ярость этой ошибки природы была направлена не на представителей власти, а на парочку незваных гостей, ведь они без спросу проникли в папин-мамин дом и обвели возбужденную тварь вокруг пальца.

На втором лестничном пролете Джеффи снова услышал, как хлопнула дверь между кухней и коридором. По деревянному полу зашлепали босые ноги. Оказавшись на втором этаже, Джеффи понял, что Умница не отстает и вот-вот ринется в бой. Оборачиваться он не рискнул.

У самой лестницы была дверь налево и еще одна, направо. Втолкнув Эмити в правую комнату, Джеффи последовал за ней. Спальня. Замка нет. Чтобы открыть дверь, достаточно повернуть ручку. Джеффи прижался спиной к закрытой двери – не хлипкой сотовой канадке, а нормальной, деревянной, – надеясь, что та выдержит атаку.

Мгновением позже Умница начал ломиться в дверь, теребить ручку, колотить по доскам. Он то бормотал что-то неразборчивое, то издавал пронзительные крики, словно существо, не имеющее собственной души и обреченное питаться чужими душами. Вдруг стало тихо. Как оказалось, Умница не отступил от своей затеи: взяв разбег, он снова бросился на преграду, на сей раз с чудовищной силой. Дверь затрещала так, словно на нее обрушились не сто фунтов, а по меньшей мере триста: одержимая тварь определенно не щадила себя. Умница издал очередной вопль – не боли, но гнева из-за неудачи – и опять налетел на дверь.

Доски прогнулись, и Джеффи встряхнуло сильнее прежнего. Между дверью и косяком появился дюймовый просвет. Вопли Умницы сделались громче и яростнее, но Джеффи, всеми силами навалившись на дверь, сумел закрыть ее снова. Тут подоспела Эмити. В руках у нее был стул с прямой спинкой, прежде стоявший у туалетного столика. Девочка знала, что нужно делать, и ей хватило духу не растеряться. Уж кем-кем, а трусихой Эмити точно не была. Она подставила стул так, чтобы спинка блокировала дверную ручку, и Джеффи в очередной раз удивился, насколько же смышленая у него дочь.

Он отступил от укрепленной преграды. В доме перекрикивались мужчины, по ступеням топали ботинки. Очевидно, на второй этаж спешили полицейские и люди в черных пижамах. Стул их не остановит: копы прекрасно умеют входить в запертые комнаты. Сперва откроют стрельбу, а потом разнесут дверь в щепки. Им плевать, что пули могут ранить тех, кто находится в помещении. В родном мире Джеффи полицейские обязаны соблюдать правила задержания, несут ответ за свои поступки и, как правило, идут в полицию для того, чтобы служить и защищать; но в этой Америке фашисты не притворялись антифашистами, не прятали лиц за черными масками и действовали в открытую, не таясь. Здесь правда была на стороне откровенной агрессии и грубой силы.