В конце 1970-х годов Словик и коллеги начали проводить исследования, в рамках которых обычным людям предлагалось оценить, какой риск несут определенные виды деятельности или технологии, ранжировать их и описать свои ощущения. Вы считаете этот вид деятельности или технологию полезными? Вы бы занялись этим добровольно? Насколько это опасно для будущих поколений? Насколько это доступно для понимания? И так далее. В то же время исследователи проводили аналогичный опрос среди экспертов – профессиональных риск-аналитиков.

Неудивительно, что эксперты и простые люди разошлись во мнениях о степени опасности большинства пунктов. Эксперты были убеждены, и многие до сих пор продолжают в это верить: такие результаты были получены потому, что они разбираются в том, о чем говорят, а простые обыватели – нет. Пол Словик подверг полученные данные статистическому анализу, и стало ясно, что дело не только в этом.

Эксперты руководствовались классическим определением риска, которое стандартно используют инженеры и другие специалисты, имеющие дело с оценкой степени опасности: риск равняется вероятности, умноженной на следствие, где «следствие» – это число случаев со смертельным исходом. Неудивительно, что оценка экспертов соотносилась с их ранжированием степени риска по каждому пункту.

Когда простые люди оценивали степень опасности разных пунктов, результаты получились разнородными. В целом они знали, какие пункты были наиболее и наименее опасными. Однако об остальных пунктах они выдвигали суждения, варьировавшиеся от слегка неверных до абсолютно ошибочных. При этом люди не считали, что их догадки могут быть неверными. Когда Словик просил их оценить, насколько вероятно, что они ошибаются, они не допускали даже мысли об этом. Четверть респондентов оценили вероятность ошибки менее чем 1:100, хотя на самом деле каждый восьмой ответ был неверным. Это еще один наглядный пример, почему следует с осторожностью относиться к интуиции и что многие этого не делают.

Самые красноречивые результаты касались ранжирования степени риска. В некоторых случаях оценка числа смертельных исходов по тому или иному пункту, сделанная простыми людьми, совпадала с тем, как они воспринимали риск, – и тогда их мнение совпадало с мнением экспертов. Но иногда между «риском» и «ежегодным числом смертельных случаев» не было никакой связи. Самый яркий пример – ядерная энергия. Обычные люди, как и эксперты, верно оценили, что из всех предложенных пунктов в этом было меньше всего несчастных случаев со смертельным исходом. Однако эксперты поставили ядерную энергию на 20-е место из 30 по степени опасности, а обычные люди – на первое. В последующих исследованиях список был расширен до 90 пунктов, но обыватели вновь поместили ядерную энергию на первое место. Очевидно, что при вынесении суждения о степени риска они руководствовались не умножением вероятности на число смертельных случаев.

Анализ Словика показал, что если вид деятельности или технология наделялись определенными характеристиками, то люди считали их более рискованными, независимо от того, сколько смертельных случаев те спровоцировали. Таким образом, было совершенно неважно, что использование ядерной энергии не приводило к человеческим жертвам. У этого пункта были другие характеристики, которые активировали у респондентов «кнопки» восприятия риска, и поэтому он неизменно возглавлял список самых опасных видов деятельности.

Вероятность катастрофы: если имеет место большое количество смертельных исходов в результате одного события, наша оценка степени риска повышается.

Степень известности: незнакомые или новые риски пугают нас сильнее.

Понимание: если мы убеждены, что механизм действия какой-то технологии или вида деятельности еще плохо изучен, наша оценка степени риска повышается.

Персональный контроль: если мы чувствуем, что не владеем потенциально рискованной ситуацией. Например, будучи пассажиром самолета, мы беспокоимся сильнее, чем управляя автомобилем и имея возможность влиять на ситуацию.

Свобода выбора: если мы не по своей воле оказались подвержены риску, ситуация может показаться нам более пугающей.

Участие детей: ситуация усугубляется, когда дело касается детей.

Будущие поколения: если опасность угрожает будущим поколениям, мы беспокоимся сильнее.

Личность жертвы: наличие конкретных жертв, а не статистической абстракции повышает оценку степени риска.

Страх: при появлении страха мы оцениваем степень риска выше.

Доверие: при низком уровне доверия к общественным институтам мы склонны оценивать риск как более высокий.

Освещение в СМИ: чем больше внимания проявляют СМИ, тем выше у нас уровень тревоги.

Наличие аналогичных случаев: если подобные ситуации уже происходили, мы воспринимаем риск как более высокий.

Баланс интересов: если выгоду от ситуации получают одни, а опасности подвергаются другие, мы оцениваем риск как более высокий.

Преимущества: если преимущества вида деятельности или технологии неясны, мы считаем их более рискованными.

Обратимость: если последствия ситуации, которая развивается не так, как планировалось, необратимы, степень риска повышается.

Персональный риск: если риск касается лично меня, значит, он выше.

Происхождение: опасные ситуации, созданные человеком, более рискованные, чем те, которые развиваются естественным образом.

Время: близкие угрозы кажутся более серьезными, а будущие угрозы могут обесцениваться.

Многие пункты из списка Словика отражают здравый смысл. Конечно, когда в зоне риска дети, мы тревожимся сильнее. А когда опасная ситуация касается только тех, кто сделал осознанный выбор пойти на риск, мы волнуемся гораздо меньше. И не обязательно знать о Правиле примера, чтобы понять, что риск, который привлек внимание СМИ, вызовет у нас больше беспокойства, чем тот, о котором СМИ молчат.

Для психологов наиболее предсказуемым и наиболее важным оказался один пункт из этого списка – степень известности. Наш мозг непрерывно получает информацию от органов чувств. Одна из основных его задач – быстро рассортировать эту информацию по двум категориям: важная информация, требующая внимания сознания, и все остальное. Что расценивается как важная информация? Преимущественно все новое. Вряд ли я удивлю вас, если скажу, что новизна привлекает наше внимание как ничто другое. Если вы ежедневно в течение 12 лет ездите на работу одним маршрутом, то в конце концов вы начнете уделять ему настолько мало осознанного внимания, что, добравшись до парковки, не вспомните ничего из увиденного по пути. Это в том случае, если ваша поездка была такой же, как всегда. Но если вы вдруг увидите голого пузатого мужика, делающего зарядку на газоне перед домом, ваше сознание непременно переключится с режима автопилота, и вы приедете на работу, желая, чтобы воспоминания об увиденном были не такими живыми и яркими.

Обратная сторона этой монеты – психологический механизм привыкания. Это процесс, в результате которого стимул, повторяющийся постоянно, но не влекущий положительных или отрицательных последствий, постепенно перестает привлекать внимание. Любой, кто пользуется парфюмом, знаком с этим эффектом. После покупки и нанесения нового запаха вы продолжаете чувствовать этот аромат весь день. То же самое происходит на следующий день. Но если вы носите его постоянно, то со временем обращаете на него все меньше внимания. В итоге вы будете чувствовать его только в момент нанесения. Если временами вас удивляет, как коллега по работе способен целый день выносить запах своего ужасного парфюма, вот вам разгадка.