Чернобородый Шахбан подталкивал Дмитрия в спину, и тот, едва переставляя трость, хромал за сестрой. Шмелёвы тоже не поздоровались с Ильей Абрамовичем. Их можно было понять. Напуганные, растерянные. Не ждали, что всё закончится именно так.

Салли радостно приветствовал пленников, стал расспрашивать их о самочувствии. Даже попросил Сатунтара не затягивать верёвку слишком туго, чтобы у них, бедняжек, не отекли руки.

Илья Абрамович доедал последние ложки чечевичного супа, когда вдруг с радостью распознал среди прочих специй имбирь. Ну конечно! Они добавили имбирь! Если бы не такое количество асафетиды, Илья Абрамович давно бы это понял. Корица, гвоздика, кориандр и всё остальное – это было сразу различимо, а вот имбирь стал неожиданностью, хотя индийцы готовы добавлять его во все блюда без исключений.

– Ты меня не помнишь? – Салли обратился к Максиму.

Знал, что у них осталось не больше десяти-пятнадцати минут, и решил этим воспользоваться. Илья Абрамович не стал ему мешать – кивнул Шахбану, показав, что не против. Пусть Салли подготовит ребят. Так сказать, настроит их на правильный лад. Объяснит им, что их ждёт, если они ещё сами не поняли.

Сатунтар, как и было условлено, привязал Максима к колонне – прижал его спиной к щербатому бетону, обвязал ему запястья джутовыми верёвками и оттянул их назад, за колонну, с такой силой, что Максим вынужденно выгнулся. При этом не издал ни звука. По-прежнему молчал. С Анной и Дмитрием сикх поступил проще – связал их по рукам и ногам, заткнул им рот ветошью, должно быть, не самой свежей, и оставил лежать на полу. После этого ушёл из подвала, чтобы сторожить снаружи, на случай, если поблизости окажется кто-то из прохожих.

Тем временем Баникантха отнёс пустую тарелку из-под супа, подождал, пока Илья Абрамович промокнёт губы салфеткой, сменит её новой, чистой, и только после этого подал ему тарелку с горкой белоснежного риса басмати и домашним паниром в сливочно-томатном соусе. Простейшее блюдо, которое в Индии могли позволить себе даже бедняки, и всё же Илья Абрамович находил его, пожалуй, самым приятным. Заказывал его пятый день подряд.

– Не смотри так на меня! – Салли ладонью наотмашь ударил Максима по лицу.

Воровато осмотрелся. Увидел, что ни Шахбан, стоявший возле Шмелёвых, ни Илья Абрамович не возражают против такого разговора, и, довольный, хохотнул. Вновь повернулся к Максиму, двумя руками схватил его за лицо – пальцами сдавил щёки и губы, будто намеревался их разорвать, – и уже мягче сказал:

– А ведь я держал тебя, когда ты был маленький. Да. Тогда все вокруг тебя плясали. – Салли так рванул щёки Максима, что у того дёрнулась голова.

Илье Абрамовичу пришлось назидательно постучать пальцем по столу. Салли, пригнувшись, будто получив крепкий подзатыльник, простонал, однако от Максима не отошёл. Терзался соблазном и наслаждался этим.

Илья Абрамович улыбнулся. Ведь это он шесть лет назад сохранил жизнь Салли, которого тогда ещё называли Константином Сальниковым – другом и напарником Шустова-старшего по его антикварной «Изиде».

– Две тысячи четыреста пятьдесят девять дней! – процедил Салли. – И вот ты здесь. Подрос, возмужал. Да? А я тоже изменился. Как тебе? – Салли провёл пальцами по своему изуродованному лицу.

Илья Абрамович с негодованием отложил вилку. Такое блюдо лучше есть ложкой – подцепить сразу два кусочка панира и побольше риса. Так вкуснее всего. Подумал, что и на ужин закажет это блюдо. Только попросит добавить чуточку кинзы или какой-нибудь другой зелени. Салли тем временем продолжал спектакль и был до уныния предсказуем. Илья Абрамович мог бы заранее перечислить его слова и поступки. Поэтому и сохранил ему жизнь. Предпочитал работать с предсказуемыми людьми.

– Оставишь мне на память? – Салли показал Максиму фотографию, на которой он, ещё молодой, стоит с такими же молодыми Шустовыми под баньяном в Ауровиле. – Не против? Вот и хорошо.

Максим молча смотрел на Салли. Не отводил взгляда. Ничем не выдал удивления, когда узнал, что администратор – тот самый Сальников, на встречу с которым он отчасти рассчитывал. Какова ирония! Не зажмурился, когда Салли замахнулся на него открытой ладонью, не издал ни звука, когда Салли его ударил. Терпел. Не утратил надежду. Напрасно. Смирившись со своим положением, он бы в итоге страдал значительно меньше.

Когда Салли выхватил нож, Шахбан предостерегающе шагнул вперёд.

– Знаешь, что это?!

Дальше была предсказуемая сцена с ножом. Салли давно её заготовил. Вначале рассказал, какой это замечательный нож – порошковая сталь, кожаная наборная рукоять. Потом плашмя коснулся лезвием своей щеки и прошептал, что в своё время сполна оценил его остроту. Пообещал, что полностью, во всех деталях воспроизведёт безобразный узор своих шрамов на лице самого Максима:

– А потом и на лице твоего папочки, если он не сдох, конечно.

Салли говорил правду. Тогда, семь лет назад, во время допроса Шахбан исполосовал его лицо именно этим ножом. Потом терзал им жену и дочь Сальникова. Илья Абрамович там был, всё видел и мог это подтвердить. А когда они предложили Сальникову устроить в Ауровиле засаду, тот назвал лишь одно условие. Нет, он не просил гарантий, не просил денег. Он потребовал отдать ему нож Шахбана. И теперь Илья Абрамович наконец понял зачем.

Баникантха, такой рахитичный и червеподобный в сравнении с благородно-статным Сатунтаром, наслаждаясь, следил за происходящим. Изредка протискивал в рот скрученный лист бетеля и принимался его жевать, пуская по зубам бордовые разводы от завёрнутых в лист семян бетелевой пальмы. Индиец знал: ему что-нибудь перепадёт. В отличие от Салли, умел ждать. Илья Абрамович усмехнулся, представив, какая тут, в подвале, начнётся сутолока, когда они с Шахбаном уйдут, и с какой жадностью индиец и Салли будут делить добычу. Главное, чтобы не передрались. Они ещё были нужны Илье Абрамовичу.

Салли, истощив запас чудесных воспоминаний, опять ударил Максима по лицу. Ненадолго растерялся, не знал, что ещё сделать из того, что ему сейчас было дозволено. Примерился, чтобы ножом разрезать Максиму футболку, но быстро одумался. Потом радостно, чуть ли не взвизгнув, подбежал к лежавшим на полу Шмелёвым. Присмирев, исподлобья посмотрел на суровую глыбу Шахбана и, всем видом показывая, что не сделает ничего предосудительного, наступил Анне на руку.

Анна дёрнулась, застонала через плотный кляп, а Сальников, хихикнув, повернулся к Максиму и с ликованием отметил, что с его потемневшего лица разом сошла непроницаемость. Мальчишка не умел держать себя в руках. Слишком легко и дёшево выдавал свои слабости. Илья Абрамович с разочарованием отметил, как у того начали дрожать ноги. Максим ещё стоял на них, не повис на заломленных руках, не начал хлюпать и умолять о снисхождении, однако было очевидно, что долго он не продержится. Стоило доставить его подружке лёгкое неудобство, как вся спесь разом растворилась, оставив после себя глупое выражение растерянности, страха и бессмысленной ненависти к тем, кто сейчас над ними издевался.

– Ты весь такой гордый, непоколебимый, – игриво шептал Сальников, не сводя с Максима глаз, а сам продолжал каблуком ботинка вдавливать предплечье девушки в бетонный пол. – Но сколько стоит твоя гордость? Как быстро из-под неё вылезет твоя гниль? Думаешь, ты лучше других? А? Отвечай!