ли не каждое зернышко, а Мулло Хокирох этак спокойненько берет из своих сусеков и отдает целый пуд, будто зерна у него куры не клюют. Вряд ли. А если да, то откуда? Неужели ворует?

Тетушка Нодира приостановилась от этой мысли. Неужели ворует? Тащит так ловко, что не попадается? Ну, а ревизоры, они-то что, слепые? Ведь каждый год бывают ревизии, иногда даже по два-три раза. И в этом году, как и в прошлом, приезжали по сигналам, которые поступали в прокуратуру, райисполком и райком, тщательно проверяли, как сберегается колхозное добро, и никаких, абсолютно никаких нарушений не обнаружили. Разве бывает так? Если имеются хищения, то должны же оставаться какие-то следы. Есть кончик у каждой веревочки, сколько бы она ни вилась.

Послушай, спросила себя тетушка Нодира, а ты сама-то вполне доверяешь Мулло Хокироху? Веришь ему целиком, без оглядки?

Да, трудный вопрос! Однозначно на него не ответить.

Она верила ему, не могла не верить уже хотя бы потому, что даже в самые тяжкие времена колхоз не испытывал острой нужды. Самое необходимое на складе было почти всегда. И бригадиры были довольны завскладом, который лез из кожи, чтобы удовлетворить их заявки, и редко в чем-то отказывал. Все материальные ценности оприходовались, все выдачи регистрировались, все списания своевременно актировались, и учетно-отчетная документация находилась в идеальном порядке. Не жаловались на колхоз ни банк, ни райфо, ни кооперация, ни строительные организации. Конечно, это, в первую очередь, заслуга колхозного бухгалтера Обиджона. Но если бы Мулло Хокирох не проявлял настойчивости, не был столь аккуратен, не соблюдал тщательно порядок приема и выдачи товаров и материалов, не оформлял как положено всю документацию, — ни один бухгалтер, будь он даже семи пядей во лбу, с делом не справился бы. Вот почему тетушка Нодира считала Мулло Хокироха трудолюбивым, опытным и ценным работником.

Вместе с тем где-то, как заноза, сидела мысль о том, что Мулло Хокирох — ловкий, очень ловкий и предприимчивый делец! Да, да, делец! Из тех, кто, как говорится, сдирает с глаз человека сурьму и режет подметки на ходу, а человек и не чувствует. Она, конечно, рада, что в колхозных амбарах можно найти все необходимое, но где Мулло Хокирох достает то, что нужно, вернее — как добывает? Почему он может получать и завозить товарно-материальные ценности сверх всяких фондов, тогда как другие многое и многое недополучают? Да и прошлое его темное: отца называли басмачом, сам где-то много лет пропадал… Не зря кузнец Бобо Амон не любит его, что-то знает о нем или в чем-то подозревает, но почему-то молчит…

Червь сомнений, который таился в душе тетушки Нодиры, словно бы решил выползти из норы, и она подумала о том, что Мулло Хокирох — приспособленец. Разве советская власть ему родня? Ведь она лишила и его отца, и его самого права угнетать и жить за счет других, отобрала богатства и земли, которыми владел его род. А он, сколько Нодира его знает, никогда не упускает случая воздать хвалу советской власти, активнее многих участвует в общественных мероприятиях. Но до конца ли он искренен? Может, просто мирится со временем. Живет не так, как хочется, а так, как можется.

Надо поделиться своими сомнениями с Аминджоном Рахимовым: опасенье — половина спасенья; не надо ждать грома, решила тетушка Нодира. Еще раз следует все обдумать и взвесить, попросить, чтобы помогли — вывели его на чистую воду или развеяли сомнения. А что касается дела с рисом — можно незаметно проверить завтра же утром, спросить хотя бы самого Нуруллобека…

Поглощенная этими раздумьями, тетушка Нодира не заметила, как дошла до дома. Во дворе ее встретил муж Расулджон. Он шел навстречу, постукивая костылями. Это был дородный, крупный, крепко сложенный человек. На фронте он потерял ногу, ходить на протезе еще не научился, поэтому и опирался на костыли.

— Э-э-э, тетушка, опять припозднилась? — произнес он с шутливым укором.

Увидев и услышав его, тетушка Нодира просияла. Скоро уже десять лет, как поженились, однако чувства остались по-юношески нежными и пылкими. Да и далеко им до старости, они только-только вступили в пору зрелости, расцвета всех человеческих сил. И если в кишлаке называют Нодиру тетушкой, то это только из уважения к ней. Сперва так стали называть молодые, а потом и все остальные. Даже Расулджон ласково прибавлял к ее имени слово «тетушка».

Здесь, очевидно, стоит рассказать о том, как они поженились.

После того как похоронили отца и провели весь траурный ритуал, Нодира осталась в доме одна. Родня разошлась и разъехалась по своим дворам: у каждого забот полон рот. Только Мулло Хокирох и его жена постоянно навещали Нодиру, старались не оставлять ее без присмотра. Сестра покойной матери долго уговаривала перебраться к ней, но Нодира отказалась. Предлагал ей это и Мулло Хокирох, но она и перед ним устояла, на все увещевания отвечала, что будет жить там, где жил ее отец, и сохранит свет и тепло его очага.

В тот год Нодира закончила четвертый класс и ей выдали свидетельство об окончании начальной школы. Другой школы в кишлаке не было. Учителя советовали продолжать учиться, но Нодира должна была зарабатывать на жизнь. Ее кормильцем стал небольшой участочек земли да садик вокруг дома.

Однако людям была небезразлична судьба дочери Карима-партизана. О девушке, оказывается, знали и в Богистане. На всю жизнь запомнила Нодира тот солнечный октябрьский день, когда к ней пришли невысокий худощавый мужчина и смуглая миловидная женщина. Мужчина был заведующим районным отделом народного образования.

— Это товарищ Тахирова, — представил он спутницу. — Она приехала к нам из Сталинабада, из нашей столицы. Там открылся женский педагогический техникум, и она набирает учениц. Я знаю, ты девушка смелая и решительная, и я надеюсь, поедешь учиться с радостью.

Тахирова смотрела на Нодиру из-под длинных ресниц и улыбалась той доброй, открытой улыбкой, на которую нельзя не ответить улыбкой.

— У нас в техникуме хорошие учителя, — сказала Тахирова. — Если ты упорная и любишь учиться, то наверстаешь упущенное быстро. А выучившись, вернешься домой, чтобы учить других. Мы принимаем только хороших девушек, ты подружишься с ними. Живут они в чистых и светлых комнатах, государство кормит и одевает их бесплатно.

Тахировой не пришлось долго агитировать. Нодира с первого взгляда прониклась к ней симпатией и доверием и, как только та сделала паузу, тут же сказала:

— Я согласна!

— Вот и отлично! — воскликнул заведующий районо и обратился к Тахировой: — А я вам что говорил?!

Нодира впервые села в поезд и впервые