В 23:30 вечера писатель Джек Вудбелл и археолог Уолтер Уайт с женами Нэнси и Джейн болтали в курительном салоне первого класса. Как всегда, из ресторана доносилась веселая музыка, пассажиры за соседним столиком развлекались карточной игрой. Рядом в углу салона стоял еще один диван, на котором сидел порядком набравшийся управляющий Лондонской биржи Эндрю О’Брайан, по обыкновению отпускавший свои язвительные замечания.

Хотя О’Брайан и принадлежал к лондонскому высшему обществу, это был довольно своеобразный человек. Он родился в семье небогатого инженера в Бирмингеме, в одиночку перебрался в Лондон и упорным трудом достиг своего нынешнего положения.

Попивая вино, выдерживавшееся в бочках еще с прошлого века, О’Брайан испытывал жажду, как будто только что выплыл из водоворота биржи, и вполне ожидаемо скоро устал. Он говорил, слегка распустив галстук:

— «Титаник» похож на многоярусный торт.

Джек и Уолтер повернули головы на его голос. Управляющий продолжал, преувеличенно жестикулируя, как актер шекспировского театра:

— На этом корабле собрались богачи с множеством слуг и горами багажа. У их жен ящики платьев, ящики обуви, ящики драгоценностей для ежевечерней демонстрации мод в салонах и ресторанах. Но в этой плывущей по Атлантике пирамиде в поту и угольной пыли работают кочегары и другие члены команды. Им, чтобы купить на свою зарплату билет первого класса даже в одну сторону, понадобятся долгие годы. Прямо над ними — пассажиры третьего класса. Бедняки из Британии, Франции, Ирландии, проигравшие в жизненной схватке, едут с последней надеждой начать все сначала в новом раю. Палубой выше — каюты второго класса. Люди среднего достатка — учителя, торговцы, различные специалисты, нажившие хоть какое-то имущество и живущие более-менее пристойно. И наконец, самая вершина, фрукты со взбитыми сливками. Здесь разместились богачи и знаменитости с шеями в крахмальных воротничках. Это про вас.

— Нет, я совсем другой, — сказал археолог.

— У меня тоже нет с собой ни ящиков с платьями, ни одного слуги, — добавила Нэнси Вудбелл.

— Все равно, в разрезе этот железный торт — карикатура на общество Великой Британской империи образца двенадцатого года.

— Согласен, — прореагировал Уолтер Уайт.

— А вы не думаете, что процветание нашей империи долго не продлится?

— Не могу согласиться, — сказала жена писателя.

— Ну-ну… А вы как полагаете, мадам? Очень хотелось бы услышать ваше высокое мнение.

— Вы просто пессимист. Критика в адрес цивилизации нашей Великой Британской империи подобна критике убежденного холостяка в адрес женщин; она — плод вашей интровертности.

— О, это интересный психологический анализ… Доктор, продолжайте, пожалуйста.

— Одна страна выглядит процветающей в сравнении с другими. Допустим, что у нашей британской цивилизации нет большого будущего, но тогда кто будет процветать вместо нас? Франция? Италия? Австрия? Ответ — нет. Эти цивилизации уже сейчас подобны древним старухам.

— А как вам новый свободный рай, Америка?

Нэнси рассмеялась.

— Куда там! У них не получится. Эта страна, наверное, будет очень богатой, но она не может создать свою цивилизацию. Скорее всего, появятся и другие страны с огромными деньгами, но не так много государств, которые на эти деньги способны вырастить такой хрупкий цветок, как цивилизация. Чтобы взрастить его, одних денег мало, нужны традиции. В Америке традиций нет.

— Конечно, в этом есть определенная логика. Но когда-то ведь и мы, с точки зрения Великой Римской империи, были убогой страной пиратов на далекой окраине.

— К тому же Америка продолжает эксплуатировать рабов. Они торгуют привезенными из Африки людьми, как скотом. Были даже случаи, когда наниматели клеймили приехавших по контракту рабочих из Англии и превращали их в рабов. Вы считаете, что такая варварская страна может создать цивилизацию?

— Действительно, история показывает, что цивилизации, построенные на страданиях множества людей, существуют недолго, — сказал Уолтер Уайт, — но Америка сейчас подобна новорожденному ребенку. Луизиана, Небраска и Канзас недавно куплены у Франции, Калифорния и Невада взяты у Мексики, полуостров Флорида — у Испании, а остальные — у Англии. Только недавно сформировалась единая страна, а в детстве даже люди порой делают довольно жестокие вещи.

— Все равно это ужасно.

— Мадам, истории неизвестна ни одна цивилизация, в которой не было бы рабства. Греция, Рим, Египет… Цивилизация — это просто другое название свободного времени, которое добывается за счет рабского труда, — сказал Эндрю О’Брайан. — И я говорю не о древней истории. Речь о нашем двадцатом веке. Декларация об отмене рабства была принята сорок с лишним лет назад, но разве неофициально оно потихоньку не продолжает существовать?

— Нэнси, люди глупы, — сказал писатель жене. — Ни одна цивилизация и ни один народ не смогли избавиться от бессмысленного стремления к богатой жизни и тщеславия. Вот даже мы, разве не плывем мы сейчас на этом роскошном корабле?

— Но послушай, у меня ведь никогда не было никаких рабов.

— Однако наше нынешнее благополучие, возможно, зиждется на неоправданных жертвах каких-то несчастных в каких-то неизвестных нам странах.

Говоря это, Джек Вудбелл почувствовал, что пол под его ногами вздрогнул.

— А все же ты… — начала возражать Нэнси.

Но писатель сдался, подняв руки.

— Нэнси, ты не почувствовала сейчас толчка?

— Нет. — Она покачала головой.

Вудбелл посмотрел на Эндрю О’Брайана и супругов Уайт.

— Нет. — Археолог с женой прореагировали так же.

— Ну, все эти рассуждения о рабстве на диванах в дорогущем салоне роскошного корабля выглядят несколько неубедительно, не так ли, мадам? Условия на кораблях, перевозивших рабов, были ужасны. Из-за чрезвычайной антисанитарии невольничьи корабли шли на слом после трех рейсов через Атлантику.

— Говорят, что вонь от невольничьих кораблей доносилась до других судов за несколько миль, — подтвердил Вудбелл.

— На них свирепствовали оспа и глазные болезни; бывало, из-за воспаления глаз слепли все, кто был на борту, и тогда корабль превращался в призрак, болтающийся по волнам, — продолжал Вудбелл.

Женщины смолкли.

— Мы плывем на роскошном корабле по тому же морю в ту же страну. Хорошо, если не навлечем этим на себя гнев Господа, — сказал Эндрю.

В этот момент в курительный салон вбежал мужчина.

— На палубу обрушились тонны снега! — прокричал он.

— Снег пошел? — спросил Эндрю, повернувшись к мужчине.

— Корабль зацепил айсберг, — ответил тот.

Эндрю широко развел руки.

— Это здорово, утром в снежки поиграем! — обрадовался он. — Классно придумал капитан, устроить снежки в апреле! Там, где я вырос, снега не бывает.

Все, сидевшие за столиком, еще некоторое время обменивались шутками, но, заметив, что число посетителей в салоне уменьшилось, тоже встали.

— Музыка в ресторане стихла. Ну что ж, давайте перед сном подышим ночным воздухом на шлюпочной палубе, — предложил Эндрю. После длительного пребывания в жарко натопленном салоне щеки горели, поэтому никто ему не возразил, и все вышли на палубу через верхнюю площадку роскошной лестницы.

— Какое замечательное звездное небо! — восхитилась жена археолога.

— Вот только луны нет, — поддержал ее муж.

Воздух был обжигающе холодным. Однако обитателей кают первого класса это лишь приятно бодрило.

— Но звезды прекрасны! Я впервые вижу так много звезд сразу.

— Море спокойно, и тумана нет, — заметил Джек Вудбелл.

— Правда… Как романтично: мы посередине Атлантики, вокруг — ни клочка обитаемой земли, — сказала его жена.

— Странно, дамы и господа, но не кажется ли вам, что машина не работает? — спросил Эндрю.

И действительно, под ногами не ощущалось никакой вибрации; не чувствовалось и потока встречного воздуха, рассекаемого кораблем.

На носовой части палубы стояла черная толпа. Джек подумал было, что игра в снежки уже началась. Пробравшись через толпу, к ним не торопясь подошел офицер в форме.

— Почему стоит машина? — обратился к нему Эндрю. — Кочегары заснули?

— Вы правы, машина остановилась, — тихо ответил тот.

— Почему? Забастовка?

— Прошу дам занять места в шлюпках.

Эндрю чуть не поперхнулся словами.

— Какие шлюпки? Ты в своем уме? Спасательные шлюпки? С чего это?

— Прошу меня извинить, но примерно через час с небольшим этот корабль затонет.

Слышавшие это потеряли дар речи.

— Что вы сказали? Это шутка?

— Как ни печально, но это факт. Я должен еще