сыновнее научение десять рублев и провождаем Тимонею, выступил. По случаю первые с ним встретились два родных брата, питающиеся поддорожной пошлиной, а притом и искусные портные, кои толь проворно владели своими иглами, что раз стегнет, то шуба да кафтан; а просто сказать они были разбойниками. Старик, поздравя их, спросил, не художники ли они? «О! весьма искусные», — отвечали ему разбойники. «А какое ваше ремесло?» — спрашивал старик. «На что тебе?» — сказали они. «Я хочу отдать сына в науку», — говорил старик. «С радостью, — вскричали они, — мы берем на себя научить сына твоего, чему умеем сами. Ремесло наше называть тебе не для чего; но ведай, что тужить не будешь, отдав нам его в ученики». — «Но сколько вам, мои родимые, надобно за труды?» — примолвил старик. «Не менее двадцати рублев», — отвечали мастера. «Ох! Где ж мне взять столько! У меня только и денег, что десять рублев»,— говорил старик. «Ну! добро, подай хотя и те сюда. Уж не что с тобой делать! Быть так, хотя десять рублев», — сказали они. Старик, отдавши деньги, препоручил им в научение сына своего и хотел было уж домой идти; но, вспомнив, что надобно узнать, где они живут, воротился и следовал за ними. Дом их находился в превеликом лесу, где они жили с сестрою девкою. По прибытии туда с Тимони сняли худой деревенский кафтанишко и одели в хорошее платье, а старика попотчевали винцом. И так старик с большим удовольствием оставил их жилище.

По наступлении ночи удальцы вздумали показать Тимоне первый опыт своего искусства. Почему, вооружа Тимоню, как и себя, рогатиной и большим ножом, вышли на дорогу. Тут один из учителей сказал ученику: «Когда нападут на нас какие люди, что ты, Тимоня, будешь делать?» — «А это что? — отвечал он, выхватя нож, — с ним мне мало и десяти человек!» — «Ну, будет же в тебе путь, — молвили разбойники. — Но прежде лучше испытать тебя не над таким опасным делом, каковое обыкновенно бывает при требовании с проезжащих пошлины. А пойдем, залезем вблиз стоящем монастыре в архимандритову кладовую; тут будет чем нам поживиться». — «Как изволите, — сказал Тимоня, — куды мастер, туды и ученик». Итак, они отправились в чужую клеть песен петь. По прибытии в обитель закинули они железный крюк за кровлю кладовой, куды Тимоня по веревке и отправился, и первый раз доказал, что он ученик понятный. В кровле сделалась тотчас скважина; в кладовой сундуки отверзаются, мешки с деньгами восстают с ложа, лишается хозяин долголетенных трудов своих, с коими собирал он и копил свои денежки; мешки спускаются из кладовой на землю, которые прибирают Тимонины учителя. Все дело шло по порядку, если б Тимоня был поглупее; он узнал, что они как учителя в деньгах не дадут ему части. Почему вытащил для себя из сундука архимандритову шубу на собольем меху. А как он ее сбросил, то один из наставников вздел оную на себя. Тимоня, спустясь, начал искать шубы по земле ощупью, ибо темно было. Учителя его спросили, чего он шарит? «Шубы своей», — отвечал он. «Какой своей! — сказал один. — Вот она на мне.» — «Да почему она тебе надлежит?» — «Потому, — отвечал он, — что я взял ее для себя, а не для вас». — «Но мы твои учителя, — говорили они, — так тебе тут ни в чем нет участи». — «О! Нет! — закричал он громко, — я для вас достал деньги: там мне части нет, а шуба моя». — «Врешь ты, дурак!» — молвили они. «А когда так, я пойду просить архимандрита; кому он отдаст, того и шуба», — сказал Тимоня. «Посмотрим, как ты пойдешь», — говорили они. «А! Вот как! Только чур не робеть», — отвечал он и побежал к окну архимандритовой кельи, у которого спал его келейник, малый забавный, и притом сказочник. Тимоха послушал: келейник еще не спал, а архимандрит храпел во всю глотку. Он стукнул в окошко; келейник, оное открывши, выглянул; но лишь хотел спросить, кто тут, Тимоня схватил оного обеими руками за уши, выдернул вон, завязал ему платком рот и отдал под караул своим учителям, а сам, с осторожностью влезши в окно, лег на постелю келейникову. Погодя немного, на́чал он будить архимандрита. Учителя, стоящие под окном, услыша, что он будит архимандрита, просили его, чтоб он вышел вон. «Провались ты, — говорили они, — чёрт с тобою и с шубою! Мы беды с тобою дойдем». Но он не слушал их и кричал: «Отец архимандрит! Ваше высокопреподобие!» — «Что?» — отвечал оный томным голосом спросонья. «Я видел сон дурной, — сказал Тимоня, — будто бы воры залезли к вам в кладовую и побрали деньги. А между тем взяли и шубу вашу. Тот, который лазил красть, взял оную из сундука для себя. Деньги он отдал все товарищам, а сам желает одной только шубы, но и той ему не дают. Кому бы вы приказали оную отдать?» Архимандрит считал его за келейника своего, почему и сказал: «Ох, как ты скучен! Куды ночь, туды и сон. Пожалуй, не мешай мне спать». Тимоня, несколько помолчавши, как архимандрит стал засыпать, опять его раскликал и спросил: «Да кому ж вы шубу-то отдать велите?» — «Экой ты несносный человек, — сказал сердито архимандрит, — не кому, что тому, кто красть лазил. Но, пожалуй, дай мне покой». И так Тимоня, дав ему заснуть, вылез вон и без спору учителей своих надел шубу на себя, которые притом еще и хвалили его вымысел. Они возвратились домой, а пришед, во-первых, припрятали добычу. После чего господа учителя начали между собою разговаривать о ученике своем Тимоне. Проворство и вымыслы его крайне им понравились. Они, надеясь от него впредь большей себе помощи, чтоб удержать его при себе, вздумали отдать за него сестру свою, которая была собой недурна, о чем и Тимоне объявлено. Тимоня не упрямился для столь выгодной женитьбы, ибо дали за нее немалое приданое. Он женился и, став их зятем, учинился уже́ не ученик, но товарищ.

По нескольком времени сказала ему жена: «Худо нам, муж, жить с ними: они воры отъявленные. Сверх того, знаешь ты пословицу: „Сколько вору ни ликовать, а палачевых рук не миновать“, так мое желание и совет, лучше нам от них отойтить. Хотя не столь богати, но с