Полли проплакала тогда недели две, она-то ведь любила мужа. С ужасом предполагала она, что же станется с её слабохарактерным Вилли в жёстких тисках флотской дисциплины, и не могла понять, как же он решился на такой отчаянный шаг. Но плачь не плачь, а время шло, деньги закончились, и нужно было как-то себя кормить. Торговка апельсинами, снимавшая по соседству угол, однажды забежала к Полли и попросила заменить её у Ковент-Гарден: продать товар и выручку поделить пополам. Взяв у соседки плоский ящик с широким ремнем, Полли отправилась сначала в порт, где на фруктовом складе купила апельсины. Помыла их, красиво выложила на лоток, а потом пошла к театру. Она на удивление быстро и выгодно всё продала и пожалела, что не взяла больше.

На следующий день Полли уже действовала смелее и всю вчерашнюю выручку пустила на закупку апельсинов, а вечером, продав товар, удвоила свои деньги. Надеясь, что соседка ещё пару деньков не потребует свой лоток обратно, Полли вновь рано утром пошла за апельсинами. И тут судьба ей улыбнулась: хозяйка лотка объявила, что её просватали, и она возвращается в свою деревню. На радостях счастливая невеста подарила Полли ящик на ремне и, пожелав ей удачи, уехала. Так десять лет назад Полли Дженкинс начала свою коммерцию и теперь в свои тридцать восемь лет была у Ковент-Гарден самой старой из торговок.

Полли знала в лицо всех кэбменов, приезжавших к разъезду после спектаклей, всех карманников, промышлявших в толпе, всех торговок цветами и сладостями, и все они знали её. Полли здесь любили, она не жалела для людей доброго слова, угощала апельсинами и других торговок, и уличных детишек, поэтому и ей всегда помогали, а после разъезда кэбмены часто подвозили её до узкого кривого переулка, сбегавшего к Темзе, – туда, где стоял её дом.

В вечер перед Рождеством спектакля не было, но на площади перед театром уже два дня как сама собой образовалась маленькая ярмарка. Из окрестных деревень привезли на продажу гусей, жирные сливки, сметану и масло. Кухарки из богатых домов и простые горожане делали закупки к праздничному столу, и апельсины Полли были нарасхват. Она продала свой товар и отошла к служебному входу театра, чтобы в тени подъезда без помех пересчитать выручку, когда заметила на пустынной улице бредущую ей навстречу странную женщину.

Сказать, что эта особа выглядела необычно, было бы слишком мягко. Мало того, что кожа у нее была черного цвета, да в разгар зимы она шла с непокрытой головой, но самым страшным было то, что волос у бедняжки не было вовсе. Глаза у нее были полузакрыты, а с одного плеча свисала перепачканная ротонда.

«Господи, да что это за ужас?» – Торговка испугалась и на всякий случай трижды перекрестилась.

«Чернокожая» шла зигзагами, её как будто шатало. Полли засунула деньги за пазуху и перебросила ремень так, чтобы лоток повис на спине. Наверно, лучше было б сбежать, да ноги как будто приросли к земле. Странная особа приближалась. Не дойдя нескольких шагов до подъезда, где в тени колонн притаилась торговка апельсинами, «негритянка» поскользнулась на краю подмерзшей лужи и рухнула лицом вниз. Доброе сердце Полли дрогнуло, она сделала шаг, другой, а потом склонилась над лежащей.

Из черного затылка незнакомки сочилась кровь. «Похоже, голову разбила, – догадалась Полли. – Понять бы еще, что теперь делать! Бедняжка, может, сейчас умирает. А как ей помочь?»

Будто ища ответа, торговка возвела взгляд к небу, и судьба послала ей знак: чёрные тучи на мгновение разбежались, и вечерняя звезда подмигнула Полли Дженкинс ярким алмазным глазом. Помни, голубушка, что пришло Рождество – самое волшебное время, когда все помогают друг другу.

Полли взяла незнакомку за руки и потащила её в тень театрального подъезда. Втянув «негритянку» на ступеньки, торговка выбежала на площадь перед театром. Здесь уже всё опустело: кэбмены давно разъехались, и лишь старик Джек терпеливо ждал седоков.

– Довези меня до дома, – попросила его Полли, – только давай сначала подъедем к служебному входу.

– Как скажешь, – согласился кэбмен, он открыл перед Полли дверь и, посадив её в экипаж, сразу же завернул за угол.

Увидев на ступенях свою «негритянку», Полли распахнула дверцу и подбежала к бедняжке. Джек тоже спрыгнул и, держа вожжи в руках, подошёл ближе.

– Ого, что это такое? – удивился кэбмен и, поняв, пожалел: – Видать, сильно обгорела. Лицо закопчённое, а волос и вовсе нет.

– Повезем её ко мне домой, – решилась Полли. – Не могу же я бросить бедняжку на улице в рождественский сочельник. Бог никогда мне этого не простит!

– Да уж, это будет слишком большим грехом.

Джек взял обгоревшую за плечи, а Полли подхватила её ноги, и они двинулись к кэбу. Положив пострадавшую на сиденье, торговка пристроилась рядом и закрыла дверцу. Кэбмен щёлкнул кнутом, и послал лошадь вперёд. Вскоре он остановил экипаж у маленького тёмно-красного домика с узкими окнами и решётчатыми ставнями, где жила Полли. Джек вновь помог нести незнакомку. Вдвоем они затащили несчастную в дом и уложили на топчан в единственной комнате, служившей хозяйке и спальней, и кухней. Полли протянула Джеку монету, но тот отказался:

– Нет, я не возьму денег! В сочельник все должны делать добрые дела. Пусть выздоравливает, потом расскажешь, что с ней случилось.

Кэбмен попрощался и вышел, оставив торговку наедине с обгоревшей. «Надо бы отмыть бедняжку», – сообразила Полли и взялась разжигать огонь. Скоро комната осветилась, а тепло разогнало привычную сырость, скопившуюся в углах. Полли вернулась к незнакомке. Теперь нужно снять с пострадавшей одежду. Торговка осторожно вытянула из-под незнакомки ротонду. Густой мех блеснул в свете свечи. Соболь!.. Кем бы ни была пострадавшая, она явно не бедствовала. Полли аккуратно сложила ротонду на стуле и принялась расстегивать платье. Старый Джек не ошибся: кожа под испачканным синим бархатом оказалась гладкой и упругой – пострадавшая явно была молодой, и уж никак не негритянкой. Под платьем её кожа была сметанно-белой. На теле пострадавшей не нашлось ни единой царапины, кости тоже не пострадали. Оставалось осмотреть рану на голове.

Вода в котелке уже согрелась и Полли решила отмыть лицо и голову раненой. «Хорошо, что бедняжка без памяти, хоть боли не почувствует», – рассудила она.

Чёрная грязь на лице незнакомки оказалась копотью. Полли раз за разом полоскала в воде мягкую тряпочку, отмывая лоб и щёки. Наконец сажа ушла, и проступили тонкие черты синюшного лица. К счастью, здесь ожогов не было.

Полли перекрестилась и принялась за голову. Смыв сажу, она обнаружила ярко-розовые пятна ожогов на макушке и кровоточащую рану на затылке. Рана была большой и рваной.

– Боже мой! – ужаснулась Полли. По всему выходило, что незнакомка могла умереть прямо у неё на руках.

Завернувшись в шаль, торговка апельсинами кинулась на соседнюю улицу – к врачу-пропойце. Тот когда-то имел большую практику в богатом районе Лондона, а теперь лечил бедноту за кусок пирога или пару яиц.

– Доктор, – воскликнула Полли, врываясь в обшарпанную коморку, где бывший врач готовился в одиночестве встретить Рождество, – пойдёмте скорее, молодая девушка умирает!