Но молока еще мало и мы с Надей кормим девчонок смесью.

– Завтра скажи Тимофею, – говорит она, укладывая Анечку в люльку, – Смесь нужна хорошая. Пусть привезет Нан или Мамако премиум. А то на больничной Малютке у деток может и аллергия появиться.

– Ой, Надь, я и не подумала, – вздыхаю, укладывая Аленку.

И уже собираюсь написать Морозову, но тут же останавливаю себя. Во-первых, уже ночь и человек может спать. А во-вторых, проклятый черный список!

Снова просить трубку у Надежды неудобно. Утром поговорю с Тимофеем. Он же обязательно с утра заявится.

А в шесть утра девчонки просыпаются одновременно со звонком Джека. Опять какие-то сложности с отгрузкой. Пытаюсь уговорить подождать до девяти, когда на комбинат придет отдел закупок.

– Джек, погодите, – прошу, прижимая трубку к плечу. Осторожно поднимаю Анечку из кроватки. Дочка жадно открывает ротик.

– Я не могу, Леаяя, – стонет представитель завода. – Поставка нельзя отменять…

– Стоп, – говорю решительно. – А вы прислали уведомление об отгрузке. В договоре прописано «не менее чем за сутки»…

– Но Леаяя, – тянет Джек.

– Ждите девяти утра по Москве, – цежу в трубку. И закончив разговор, откидываю ее на кровать.

– Ты все еще работаешь? – вздыхает Надя, наблюдая как я прикладываю малышку к груди.

– А что делать? – улыбаюсь жалобно.

– Тимофей вроде не бедствует, – замечает она осторожно.

«Так то Тимофей!» – хочется заорать мне.

– Нет, – соглашаюсь я и добавляю спокойно. – Работу я не брошу. Лучше надеяться на себя. Я не знаю, что завтра взбредет в голову Морозову.

– Не доверяешь ты ему, – горько усмехается она.

– А должна? – невольно вскидываюсь я и отвлекаюсь на маленькие причмокивающие губки… Материнский инстинкт перекрывает все остальные. От накатившей эйфории бурлит в крови.

– Надя, смотри, она сама ест. Сама! – шепчу взволнованно, забывая о том, что Надежда – человек Морозова. Сейчас она единственная, кто понимает и способна разделить мое счастье.

Я приезжаю в роддом после завтрака. По дороге останавливаюсь около рынка. Покупаю фрукты и самый роскошный по меркам Шанска букет. Пятнадцать белых роз.

Больше не нашлось в нашем Мухосранске.

– Мороз. Покупателей мало, – жалуется хозяйка маленькой флористической лавчонки, выбирая из двадцати с лишним штук самые свежие. Эту румяную тетку я не знаю. Она меня тоже. И это уже счастье. Никто ничего не выпытывает с любопытным взглядом. Не спрашивает о матери и когда же я, наконец, женюсь.

Маленькое, но счастье!

Нащупываю в кармане коробочку с колечком. Если удастся, сделаю предложение прямо сегодня. Но Лера непредсказуема. Вчера, получив мониторы, опять плакала. Хотя радоваться должна.

Ничего не понимаю. Как сапер хожу по минному полю. Неверный вздох, и сразу взрыв. Приходится каждый шаг заранее обдумывать…

Хотя чего тут размышлять? Нужно плыть по течению. Решать насущные задачи и постепенно втираться в доверие. Иначе никак!

«Может, и цветы пока лишние? – размышляю, доставая веник с заднего сиденья. – А куда их девать? – морщусь недовольно. И подхватив пакеты, спешу к Лере.

Вчера кроме мониторов я еще скупился по списку, присланному Манучаровым. Его жена очень толково все расписала, разделив все необходимое по частям и добавив ссылки на сайты.

Умная женщина. Но на другой Тимур и не женился бы.

Поэтому я вчера освоил только первую часть «Необходимое в роддоме». Над второй «Для выписки» еще придется поработать. Тут следует все обсудить с Лерой. Она же мама. Ее желание – закон для бедного отца детей.

– Что это? – охает она, принимая цветы. Смешно тушуется. – Зачем, Тимофей Сергеевич?

Утыкается носом в белый цветок и заявляет восторженно.

– Они пахнут! Представляете!

Улыбаюсь и я.

– Для настроения, – замечаю довольно.

Наблюдаю, как Лера ставит цветы в воду. А потом открывает пакеты. Достает виноград и яблоки. И хмурится, когда Надя поспешно влезает в разговор.

– Это можно, Лер. Тима меня вчера спрашивал…

– А почему не меня? – возмущается храбрый кролик. В трикотажном халатике и с хвостиком Лера кажется худенькой девчонкой-школьницей.

«Где там дети помещались?» – размышляю, залипая взглядом на животе.

Внезапно повисает пауза. Лера смотрит на меня внимательно. Надя с усмешкой.

– У меня нет твоего номера телефона, Лерочка, – пожимаю плечами. – Ты так и не соизволила дать.

– Классно как все у вас, – фыркает Надежда. – Двух детей родили, а телефонами так и не обменялись.

И я голову готов ей оторвать за глупые шуточки!

– Так, диктуй, – командую строго. Давлю взглядом, не собираясь терпеть дурацкие разговоры о черном списке.

И вбив одиннадцать цифр, тут же звоню Лере.

– Записывай, – давлю взглядом. И спрашиваю осторожно. – Ты на этот номер мне звонила?

– Нет, – мотает она головой. Смотрит жалобно. Прикусывает губу. – Вы же мне визитку дали…

– Значит, на рабочий, – киваю я, мысленно отвешивая себе хороший пендель. Звонки с той трубки я иногда перенаправляю на секретаря или на Глеба.

– А когда ты мне звонила, Лер? Дату помнишь?

– Конечно, – спохватывается она и, опустив голову, начинает копошиться в допотопном смартфоне неизвестной марки.

А я, надев белый халат и помыв руки, подхожу к люлькам и замираю на месте.

Обалдеть можно от счастья.

Малышки спят, одинаково причмокивая губами. Осторожно трогаю маленькую ладошку. И тотчас же ручка сжимается вокруг моего пальца.

Охаю, чувствуя крепенькое касание.

– Гляди, – восторженно шепчу подошедшей Наде. И тут же ловлю укоризненный взгляд матери моих детей.

Блин! Ну и как теперь быть? Не обращаться к Щербининой при Лере? Бред какой-то!

– Ты дочкам имена придумала, Лерочка?

– Не знаю еще, – пожимает она плечами и добавляет смущенно. – Анечка и Аленка? Вам нравится, Тимофей Сергеевич?

Вот это «Тимофей Сергеевич» бритвой режет по нервам. Чувствую себя барином, забредшим в людскую, чтобы посмотреть на детей от крепостной.

Сумасшествие какое-то, ей богу!

Нужно поговорить с Лерой. Пусть зовет по имени. Это несложно.

– Хорошие имена. Сильные, – киваю довольно. – Ничего против не имею. Если тебе нравятся, давай так и назовем. Что-то я ничего путного придумать не могу, – сознаюсь я, потирая затылок.