снов, красные бархатные мешочки, разбросанные по столу, наверное, совсем ещё свежие и пахнущие фиалкой, десятки подсвечников, расположенные за стеклом шкафа и на тумбочке у кровати, и палочки благовоний, стоявшие на столе наготове, но никем не зажжённые… И шкаф красного цвета – такой большой и несуразный, совсем не подходивший к изящному и аккуратному виду всей комнаты. Наверное, его поставил туда отец, кряхтя и задыхаясь, еле-еле перетащив через дверной проём, чтобы потом переставить куда-нибудь ещё или выбросить.

И забыл.

Казалось, ещё немного, и у шкафа появятся её волосы, её платье и…

Джей вдруг поняла, что не может описать себя никакими яркими чертами. Вот Лину – запросто. Отца тоже. А саму себя – нет.

Она просто красный шкаф, который едва нашёл себе место в комнате, но по-прежнему туда не вписывался.

– Тебе не жаль, – пробурчала сестра в перерыве между всхлипами.

Джей расценила это как «да, можешь подойти ближе и начать меня успокаивать». И шагнула в проём, прикрыв за собой дверь в почти истеричном жесте – понимая, что отец мог бы застать её за этим в любую минуту.

– Я пришла сюда, зная, что папа бы не одобрил. Да ещё и наорал бы на меня за то, что я тут с тобой против него сговариваюсь. Конечно, мне жаль.

Лина молчала.

Джей повернулась вправо и увидела её: волосы раскиданы по подушке, пустой взгляд наверх, половина лица закрыта руками. Неровное дыхание, словно вот-вот вновь впадёт в истерику.

Простыня была вся покрыта влажными пятнами от слёз.

Окно оказалось плотно закрыто, но сквозь него пробивались яркие лучи. Всё лицо Лины было испещрено солнечными бликами.

– Я могу присесть? – Джей продолжала чувствовать себя красным шкафом, но что-то внутри неё подсказывало, что она всё делает правильно. Это её шанс. Шанс выяснить, что происходит у Крейнов за её спиной. Шанс разобраться, что творится в сердце Лины, и…

Этого Джей никогда бы не признала вслух, но в глубине души ей так хотелось, чтобы проблемы сестры совпали с её собственными! Тогда она могла бы выговориться хоть кому-то. Хоть раз.

И нет, её больше не устраивали наполовину искренние беседы с отцом – она всегда чувствовала, что он её любил, но не как отдельного человека, а как дополнение семьи.

Джей и не смогла бы дать себе в этом отчёт, пока не услышала, как жалуется и плачет Лина.

– Садись уж. – Сестра протёрла лицо ладонью и села на заплаканную подушку. Взгляд её немного оживился, но она ни на секунду не посмотрела на Джей.

– У отца какое-то своё представление о том, какой должна быть семья, но ты в этом не виновата! – выпалила она мысль, что сидела в её голове уже очень давно. – И… я правда хочу помочь. Расскажешь о том парне?

Это было единственное, что Джей успела запомнить и за что попыталась ухватиться. Лина улыбнулась, но не весёлой, не радостной улыбкой, а, наоборот, – какой-то грустной, будто не знала, как ещё выразить свои эмоции.

По крайней мере, улыбку сестры она хорошо помнила, а вот чтобы она грустила – никогда.

– Да что там рассказывать… – Лина поджала к груди колени и обхватила их руками, зарывшись в них лицом. Видны были только её глаза и волосы. Пустые глаза, смотревшие куда-то на соседнюю стену. – Дурной он. Понятно, чего папе не понравился. Шутки у него дурацкие, волосы стрижёт странно. У него руки и ноги постоянно в синяках и шрамах. Места себе найти не может, лазит где попало. Чёрт! – Она окунула лицо в темноту между грудью и коленями, и руки у неё начинали дрожать. – Мне кажется, я его выбрала, просто чтобы позлить папу и нарваться на этот скандал.

Джей этого не понимала, но изобразила самое чувственное и понимающее выражение лица (хоть Лина и не могла её увидеть).

Взять сестру за руки она не решилась.

– Я просто хочу немного… свободы, – продолжила Лина приглушённым дрожащим голосом. – Но нет. Он всегда рядом. Всегда… чтобы… контролировать меня…

И на этом она сорвалась в тихие рыдания.

В плаче её было столько слабости и безысходности, что Джей содрогнулась. Никогда она не чувствовала себя настолько беспомощной.

Лина была образцом силы и красоты. И такой свободной взбалмошности – во взмахе волос, в лёгкой полуулыбке, в отварах с сумасшедшим лавандовым запахом, – что видеть её сломленной и плачущей было… чересчур. Всё в этом моменте было чересчур.

Лина была смелой. Игривой. Такой, что весь мир бы опустился перед ней на колени, если бы она того захотела, – и ей даже говорить бы ничего не пришлось, достаточно лишь взмаха волос и тихого вздоха.

И всё-таки… Всё-таки она рыдала.

У неё была мама, была семья. Были парни и подруги. Всё, о чём Джей не могла бы и мечтать, – но плакала именно Лина, а она… Она просто сидела рядом, пытаясь заглушить свой противный внутренний голос.

– Папа хочет как лучше, ты же знаешь? – прошептала Джей, заранее зная, что каждое её слово становится ещё одним кирпичом в стене между ними.

«Папа» – один кирпич. «Лучше» – десять.

Всё-таки Лине было плохо. А если плохо сестре – Джей должна была прийти на помощь в любом случае, независимо от собственного состояния. Это казалось чем-то нерушимым и очевидным, как то, что по утрам восходит солнце.

– Да ничего он не хочет. Ты была права. У него есть идеальная картинка в голове, и он всё что угодно ради неё сделает. В этом он похож на свою мать…

Наконец Лина подняла голову – её заплаканное, опухшее лицо вызывало у Джей взрыв эмоций, ни одна из которых не была приятной, – и вымученно улыбнулась.

– Ты не должна всегда улыбаться, – пролепетала Джей быстрее, чем смогла об этом подумать.

– Как же не улыбаться… – короткий вздох. – Если не улыбаться… то я же всех разочарую. Я же… не слабая…

– Я всех уже давно разочаровала. И как видишь, всё ещё жива, – Джей попыталась пошутить, но вместо этого заплакала сама.

Это случилось так резко и неожиданно, что даже Лина замерла и вдруг протянула к ней свои руки. Её руки были такими нежными и тёплыми; Джей поняла, что так давно не обнимала сестру, да и сестра не обнимала её, что совсем уже позабыла, как ощущаются её руки.

И ощущались они хорошо. Правильно.

«Должно быть, именно так ощущались руки матери. Ну, до того, как она тебя бросила. И, заметь, бросила она только тебя».

Джей помотала головой.

– Нет, ты не понимаешь, – начала она говорить своему внутреннему голосу, но вдруг, освободившись от объятий и взглянув на сестру, нашла самые подходящие слова. Всё её внимание переместилось с внутреннего врага к заплаканным глазам сестры. – Ты ничего не должна делать. Хочешь – уходи. Хоть прямо сейчас.

– И оставить всё, над чем мы работали? Это ведь ты не привносила большого вклада. Ты не знаешь, что бы я оставила… – Тут Лина вздрогнула и приблизилась к Джей. – Ох, прости. Мне не стоило это говорить.

– Не знаю. Я ничего не знаю, – прошептала Джей, не чувствуя себя ни расстроенной, ни задетой. Как ни странно, она правда не почувствовала ничего. – Получается… тебе не нравится то, что вы делаете?

Лина замолкла, вроде бы на минуту – а ощущение, будто на час. Джей не торопила: поглядывала на неё иногда, стараясь уловить в её лице как можно больше, найти в нём подсказки… а в остальном – сидела, глядя на свои колени и пытаясь унять дрожь. Она чувствовала, что находится на пороге чего-то очень важного. Эта важность, вся серьёзность их разговора витала в воздухе, делая его таким тяжёлым, что становилось трудно дышать.

В голове был какой-то хаос. Совершенный бардак, как выразился бы отец. Мысли прыгали от кровати до шкафа и обратно.

– Знаешь, я не уверена, что мне прям не нравится моя жизнь. Вернее… я пытаюсь сказать, что у меня очень хорошая жизнь. У меня талант. Родители меня любят. Я много работаю и развиваюсь. Делаю такие вещи… о которых никто и мечтать бы не мог. Нас ждут такие открытия… такие…

И тут Лина заплакала.

Джей хотела остановить её слёзы. Почти в панике она взяла сестру за плечи, попыталась её растормошить, погладить, притянуть к себе одновременно – но руки её не слушались, а в голове по-прежнему царил такой бардак, что