Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Входите-входите, кладите пальто сюда, на кровать, – приговаривал Билл. Он поманил их в хозяйскую спальню, не переставая пожимать руки последним из вновь прибывших.
В спальне Сандра заметила нечто странное. «У них были сдвоенные кушетки вместо двуспальной кровати, они стояли раздвинутыми, и я подумала: «Бог ты мой! И это он собирается читать лекции о сексе?». Сама мысль о раздельных кроватях казалась ей неуместной и неприличной.
За несколько лет Джини усвоила жаргон медицинского мира и вела себя в лаборатории как заправский профессионал. Ее значение для этого проекта невозможно было переоценить. Как писал позднее Мастерс, она «обеспечивала подготовку, необходимую» женщинам-пациенткам для «обретения чувства уверенности в себе как сексуально ответственных личностях». Билл все чаще полагался на проницательность Джини и ценил ее предложения. Острота их споров осталась в памяти свидетелей. Фрайман вспоминал, как однажды они вели дискуссию о том, что такое оргазм. Билл как будто читал лекцию, опираясь на свое клиническое знание женской сексуальной реакции. Джини раздраженно слушала, закатив глаза в знак несогласия, пока у нее не лопнуло терпение.
– Ну, мне-то лучше знать! – воскликнула она. – Я женщина, а вы – нет!
Билл признавал свою частичную невосприимчивость к тонкостям любви. «По моему мнению, самый важный вклад Джини, – говорил он позднее, – это ее терпеливая и искренняя ориентация на множество аспектов женской психосексуальной личности». Он нуждался в Джини как в переводчике. Она оказалась для него даром Божьим, женщиной, которая по праву заслужила место рядом с ним.
Роль Джини выросла и в общественной сфере. Она сопровождала доктора и миссис Мастерс на благотворительные мероприятия и праздничные события, спонсируемые медицинской школой. «Они входили в двери как неразлучное трио, – вспоминала Сандра Шерман. – Я чувствовала, что за этим кроется нечто большее. Некоторым мужчинам нужны гаремы». Одежда Джини и ее поведение никогда не выходили за узкие рамки того, что было принято в среде врачей и их жен, но она умела подать себя. «Она была одета со вкусом, но всегда чуть ярче, чем Либби», – поясняла Сандра.
Друзья гадали, что думает по этому поводу Либби Мастерс. Могло ли ее не настораживать желание мужа приглашать на подобные мероприятия другую женщину? Как бы ни разуверял ее Билл, как бы сердечно и безобидно ни вела себя по отношению к ней Джини, – могла ли Либби не подозревать, что отношения ее мужа с ассистенткой были не только профессиональными?
Иногда на поздние ужины у Эстабрукс Мастерс приезжали только Билл и Джини. В неизведанных глубинах исследований секса существовала постоянная потребность в диалоге и оценке. Билл бесконечно читал проповеди об опасностях их работы. Пациенты должны быть защищены от любого вторжения в их частную жизнь, настаивал он, и их крохотная команда не может позволять себе никаких порнографических мыслей во время этих сеансов. Для этого требуется безупречный профессионализм.
Однако постоянное наблюдение за сексом в лаборатории возбуждало самих Билла и Джини. Несмотря на строгую, подчеркнуто «докторскую» манеру поведения с волонтерами, напряженность вечерних сеансов влияла на их последующие обсуждения. Зрелище мужчин и женщин, которые извивались и подскакивали, сосали и целовались, ласкались и совокуплялись; теплые, мускусные запахи, исходившие от смотровой, смешанные с ароматами духов и одеколона; вид переплетенной плоти и страстных объятий – все это со временем пробило брешь в стенах, которые Мастерс возвел для своего эксперимента. Теоретические беседы о сексуальных техниках вскоре свелись к тому, что они могли выяснить сами, вдвоем. Менее чем через год Билл стал инициатором главной перемены в их рабочих отношениях. Сексу предстояло стать частью рабочих обязанностей Вирджинии Джонсон.
Опасаясь, что влечение, возникающее в лаборатории, может привести к неподобающей «трансференции» на пациентов, Билл предложил направить подавленные, бушующие гормоны друг на друга. В его устах это звучало как идея установить стравливающий клапан на мчащемся локомотиве, способ предотвратить крупный взрыв в пути. Лучше тайно и без опасности разоблачения удалять гормоны из наших организмов, говорил он, чем рисковать влюбиться в кого-нибудь из пациентов. Вероятно, знакомство Джини с теориями Фрейда о трансференции показалось Биллу удобным предлогом для такой формулировки. А может быть, интерес к Джини, который демонстрировали некоторые мужчины-пациенты и врачи, заставил сработать его внутренний набат.
Верный себе, Билл изложил свое предложение сухим профессиональным тоном, как обоснованный, отстраненный и формальный способ действий, который будет способствовать научному пониманию. Занимаясь сексом друг с другом, говорил Билл, они смогли бы тестировать наиболее эффективные методы достижения оргазма или предупреждения эякуляции. Вместо того чтобы полагаться на фотографическую документацию, они сами выяснят, как ощущается «поверхностная вазоконгестивная кожная реакция на возрастающее половое возбуждение» – которую они назвали «сексуальным приливом» – чтобы точнее сформулировать, что это такое. Мастерс пропагандировал этот шаг как жертву во имя чистой науки, продолжение давней традиции ученых-практиков, испытывавших свои открытия на себе.
Однажды вечером, после того как уехали последние подопытные, доктор Мастерс и его помощница разделись и на односпальной койке с зелеными госпитальными простынями разыграли в лицах те физиологические реакции, которые стремились понять. Вирджиния Джонсон никогда не была привлекательнее для своего босса, чем тогда, – чувственная женщина, полная сил, свободная, внимательная к каждой детали и жаждущая угодить шефу. Развязав свой галстук-бабочку и расстегнув накрахмаленную белую сорочку, Билл обнажил крепкое тело бывшего спортсмена, который все эти годы старался держать себя в форме. В этот момент он точно знал, что хочет делать – и делал это с непререкаемой властностью.
Он велел Джини сохранять профессиональный подход, насколько это возможно. Их опыты не должны были выходить за рамки научных изысканий, вторгаться в путаные сферы эмоций. Сотрудничая с ним в качестве помощницы, занимаясь с ним сексом из чисто клинических соображений, Джини еще раз подтвердила свою преданность делу… или, возможно, так успокаивал себя Билл.
Коллеги по «Клинике материнства» подозревали, что у Мастерса роман с помощницей – точно так же, как у других врачей с медсестрами – но никто не высказывал таких мыслей вслух. Некоторые считали зачинщицей Джини – «разведенку», якобы решившую заарканить преуспевающего доктора. Те, кто хорошо его знал, говорили, что сама природа работы – наблюдение сотен сексуальных взаимодействий в лаборатории – взяла верх над их претензиями на объективность. Майк Фрайман, который был в одинаково дружеских отношениях как с Джини, так и с Биллом, говорил, что их свела вместе сексуальная энергия экспериментов. «Это было все равно что наблюдать за жеребцом и кобылицей, – констатировал он. – Они имели дело с очень возбуждающими вещами. Они с самого начала сблизились эмоционально и сексуально».
Но все эти выводы не объясняли и половины происходившего. Их ближайший помощник доктор Роберт Колодны собирался писать биографию Мастерса и Джонсон и подробно расспрашивал их об истоках их партнерства. Только после многих бесед с Биллом и сравнения их с версией Джини Колодны понял, что произошло.