Я тихо заглянула в комнату, где спал Гриша, и он в ту же минуту повернулся на постели, потянулся и распахнул глаза. И я наконец смогла поддаться порыву и броситься к нему. Он тёплый после сна, сгрёб меня руками, крепко прижал к себе и принялся беспорядочно целовать глаза, щёки, виски, губы.

– Холодная, – шептал он между поцелуями.

– Я с улицы… Ваньку в садик отводила… – отозвалась я.

– Залезай под одеяло – согреешься, – пробормотал он.

Привалившись к Грише всем телом, я вдруг как-то разом осознала, что мы с ним одни в пустой квартире. Что я лежу, тесно прижавшись к нему, и чувствую жар его тела. И он вдруг тоже в один миг осознал это, резко отодвинулся от меня и посмотрел расширенными, испуганными глазами.

Я внезапно подумала, что вот сейчас мы вместе, а потом он уедет, и я не знаю, когда ещё смогу с ним увидеться. Во мне вдруг проснулась какая-то отчаянная тяга слиться с ним хоть на минуту, чтобы ощутить, что никто не сможет разлучить нас навсегда. Я подалась к нему и обвила руками его шею.

– Ты что? – ошарашенно прошептал Гриша. – Ты что задумала?

А я, захлебываясь, заговорила куда-то ему в ключицу:

– Я хочу… Пусть… Потому что потом ты уедешь… А я останусь одна… Снова… Гриша… Гриша, родной мой…

И он, поначалу смотревший на меня оторопело и не решавшийся прикоснуться, кивнул и обхватил меня руками, стиснул так сильно, будто боялся, что меня может вырвать у него какая-то неведомая сила.

Голова моя кружилась, сердце глухо ухало в груди. Я помнила, как дома в такие моменты мы с ним медлили, боясь разрушить то хрупкое, что было между нами. А сейчас мы так изголодались, так измучились друг без друга, что все опасения и условности просто исчезли. Осталось только желание переплестись, ощущая друг друга кожей. Еще никогда в жизни происходящее со мной не казалось мне таким настоящим, таким главным.

Тётя Инга заявилась домой только к обеду. От неё за версту разило кислым алкогольным душком.

– Тётя, ко мне приехал Гриша, – твёрдо заявила я, выходя ей навстречу в коридор.

– Чего? – Она мутно посмотрела на меня, кажется, не сразу вспомнив, кто я вообще такая. – Какой Гриша? Кто разрешил? Я у себя дома не потерплю…

– Придётся потерпеть, – веско произнёс Гриша, выходя вслед за мной. – Или, может быть, вы отдадите нам деньги, которые получили за сдачу Радиной квартиры во Владивостоке? За полгода? Думаю, этого хватит, чтобы мы сняли где-то здесь комнату на несколько дней.

Инга сердито фыркнула, окинула Гришу полным отвращения взглядом и пошла в кухню, бормоча себе под нос что-то про неблагодарных нахальных девок, которые не стесняются таскать в чужую квартиру своих хахалей. Мне, впрочем, было всё равно. Эти несколько дней я собиралась быть абсолютно, безоговорочно счастливой!

Три дня, которые мы провели с Гришей, будто бы растянулись на несколько месяцев и одновременно промелькнули в один миг. Наверное, тогда я впервые поняла, что время вовсе не измеряется той простой формулой, которой нас учили в школе. Время – это нечто странное, некая субстанция, в которой вереница долгих безрадостных дней может оказаться короче, чем один расцвеченный низким осенним солнцем миг, когда он берёт тебя за руку и ваши пальцы соприкасаются.

Мы с Гришей все эти дни бродили, как шальные, не отличая день от ночи. Инга, слегка оторопевшая от Гришиной резкости, оставила нас в покое. Видимо, теперь, когда из дома уехал Виталик, она не решалась слишком уж самодурствовать. Был, конечно, ещё Славка, но тётя Инга сомневалась, что её вечно недовольный всем средний сын вступится за неё, если возникнет конфликт.

В общем, тётя Инга предпочла не вмешиваться. Она только недовольно поглядывала на нас искоса и ворчала что-то про современную молодёжь, у которой ни стыда ни совести. Мы, впрочем, в её квартире старались почти не бывать. С самого утра я уводила Гришу гулять. Мы заглядывали в «стекляшку», покупали картошки, каких-нибудь консервов, хлеба и шли в лес.

В первый же день я познакомила Гришу с Ветром. Когда мы приблизились к пустырю, Ветер, лежавший, как всегда, поодаль от других собак, настороженно поднял лобастую голову и напряжённо вгляделся единственным глазом в неизвестного ему человека, которого я привела с собой.

– Ветер! – позвала я.

Он поднялся с неохотой и неспешно направился к нам.

– Ветер, – сказала я. – Это Гриша. Мой самый большой друг.

Ветер всё так же недоверчиво обнюхал Гришу. Но, видимо, от того пахло мной. А может быть, подействовали мои слова – я почему-то уверена была, что Ветер понимал мою речь, как человек, если не лучше.

Гриша присел перед ним на корточки, сделавшись одного роста с собакой.

– Ну, привет! – негромко сказал он и осторожно, как бы безмолвно спрашивая разрешения, протянул к Ветру руку.

Тот не отстранился, обнюхал протянутые пальцы, снова насторожённо посмотрел на меня, и я кивнула ему, улыбнувшись. Гриша осторожно, давая понять, что уважает этого большого дикого зверя, положил руку на его косматую голову, и Ветер не отпрянул, с достоинством разрешая ему эту простую ласку.

– Ветер, пойдём с нами в лес, – позвала я, когда Гриша поднялся на ноги.

И Ветер привычно потрусил за нами по утоптанной тропинке.

Лес стоял словно прозрачный, как это всегда бывает поздней осенью. Листва уже почти облетела, и лишь изредка в голых ветвях попадался заблудившийся полуистлевший дубовый листок. Солнце, пробираясь между стволов, временами поигрывало лучами в каплях росы на пожухшей траве, и тогда казалось, что под ногами всё усыпано мелкими бриллиантами.

Я показала Грише то место, где несколько недель назад Ветер спас меня, не дав шагнуть в болото. Гриша внимательно посмотрел на пса, снова присел рядом с ним и потрепал по холке.

– Спасибо! – очень серьёзно сказал он ему. – Спасибо, что охранял Раду.

Мы нашли сухую полянку, натащили веток и развели костёр.

Оранжевое пламя весело занялось, сухо потрескивая и выбрасывая в воздух снопы красных искр. Мы с Гришей прикатили к огню несколько брёвен. Касаясь друг друга плечами, грелись и смотрели на костёр.

– Хорошо, что у тебя есть Ветер, – помолчав, произнёс Гриша. – Мне проще будет тебя оставить, зная, что он с тобой.

Я тяжело сглотнула, помедлила немного и возразила:

– Гриша, ты должен будешь увезти Ветра с собой.

Ветер, услышав, что речь идёт о нем, заинтересованно поднял голову и хитро покосился на нас.

– Что? – непонимающе обернулся ко мне Гриша. – Почему? Ведь он здесь – твоё единственное близкое существо.

– Инга настучала в городской совет, – хрипло объяснила я. – Они готовят отстрел стаи. Всех я… всех я спасти не могу. Но Ветер… Я не могу дать ему погибнуть, понимаешь?

– Вот дрянь! – выругался Гриша. – Но как я могу его забрать? Как ты будешь тут, совсем одна?