– Анджело врет, решил я, – продолжал Пьетро, – но теперь вижу, что он говорил правду. Франческо был болен: он не понимал, что творит, и принял нищего за одного из наших богатых клиентов из числа тех, кому мы иногда одалживаем деньги.

– Деньги, деньги, деньги! – раздраженно сказала Джованна. – Ты можешь говорить о чем-нибудь другом хотя бы в тот момент, когда наш сын серьезно болен?!

– Да нет, это я так, просто вспомнил, – виновато пробормотал Пьетро. – Ладно, я пойду, меня ждут… А Франчо поправится, обязательно поправится, – он погладил сына по голове. – Я знаю, что наследником торгового дома Бернардоне будет именно он, я уверен в этом, – Пьетро вышел из комнаты.

– О, Господи! – вздохнула Джованна. – Вот уж, действительно, муж дан жене для испытания ее кротости.

«Кротости, кротости, кротости, – отозвалось в воспаленном мозгу Франческо. – Что есть кротость?». Как наяву, Франческо увидел рыцаря Гвалтьеро. Тот сидел на огромном вороном коне, который был выше самой высокой колокольни. Из ноздрей коня вырывалось пламя, из глаз сыпались искры; он выдыхал дым и бил копытом в землю, заставляя ее содрогаться. Рыцарь Гвалтьеро тоже был громаден и очень высок: его шлем призрачно блистал в темной вышине неба; копье проткнуло тяжелые тучи, а рука в стальной перчатке грозно простиралась над миром.

Сверкнула молния и озарила страшную картину земного грехопадения, – такую, какой видели ее святые Антоний, Иероним и Эгидий. Изысканно одетые священники справляли черную мессу; к нечестивому причастию спешил грешник с кабаньим рылом и в черном плаще, а из чрева земли выходила поющая группа чудовищ во главе с бесом, играющим на арфе, что было явным издевательством над пением ангелов на небесах.

А на другом краю картины метались по небу, подобно нетопырям, тучи крылатых бесов, среди которых были и перепончатые жабы, и зубастые слизняки, и змееголовые крысы, – а внизу совершался немыслимый разврат в открытом для всеобщего обозрения публичном доме; к нему направлялась процессия бесов уже в человеческом облике, но с дьявольскими харями, а возглавлял эту процессию бес в митре и мантии священника, рядом же с ним – олень в красном плаще.

Франческо содрогнулся: каждый христианин знает, что олень является символом верности души и его появление с бесом – неслыханное кощунство.

Но и это было не все. В центре картины стоял город с острыми неровными башнями, угловатыми домами и гигантскими переплетенными деревьями, растущими сверху вниз, так что корни их упирались в небосвод, а кроны – в землю. Из ворот города вышла обольстительная дьяволица; она была совершенно нагая и лишь прикрывала ладонью низ живота. Груди ее были упругими, как большие смоквы; сосцы подобны спелому винограду; плечи нежны и округлы, как водяные лилии, шея тонка и бела, как хрупкий цветок настурции; щеки свежи, как весенняя заря, а губы томные, как летний вечер.

Под ногами дьяволицы вышагивали павлины с распущенными хвостами, а возле нее стоял единорог, и это было еще одним искушением, ибо всем известно, что это животное является символом непорочности и девственности.

Дьяволица призывно глядела на Франческо; ее влажные губы раскрылись, показывая жемчужные зубы, грудь вздымалась от страстного дыхания. Истома прошла по телу Франческо, и плоть его ожила. Он бросился было к искусительнице, но здесь явились перед ним, будто из воздуха, все те же святые – Антоний, Иероним и Эгидий. Франческо никогда не видел их изображений, но сразу понял, что это были именно Антоний, Иероним и Эгидий.

Они показали на что-то за спиной Франческо; он обернулся и увидел Спасителя, страдающего на кресте. Лоб его был покрыт кровавым потом, увенчанная терновым венцом голова упала на плечо.

«Помни о Сыне Моем, положившим Себя за вас», – раздался голос с небес. Святые Антоний, Иероним и Эгидий преклонили колена; пал на колени и Франческо. «Не попадет в рай тот, кого не искушали. Отними искушение – и никто не обретет спасения», – сказал святой Антоний. «Что бы ты ни делал, не забывай о трубном гласе Страшного суда», – сказал святой Иероним. «Пусть не будет у тебя таких тайных грехов, в которых ты не смог бы признаться даже самому себе», – сказал святой Эгидий.

Искушение святого Антония. Художник Иероним Босх

«Да будет так!» – от всего сердца вскричал Франческо. В то же мгновение картина окружающего мира переменилась. Обольстительная дьяволица завизжала, осклабилась, закрутилась и превратилась в мерзкую ведьму. Вскочив на единорога, обратившегося в черного козла, она вначале взвилась к небу, а потом рухнула наземь и провалилась. Вслед за ней с ужасным грохотом ушли под землю и город с острыми башнями, и публичный дом; бесы же и священники, справлявшие кощунственную службу, стали лопаться один за другими, словно мыльные пузыри, разбрызгивая пену столь зловонную, что даже в бреду Франческо сморщил нос.

Рыцарь Гвалтьеро затрясся, будто в лихорадке, зашатался на своем вороном коне, а тот встал на дыбы, захохотал, как человек, а затем сбросил рыцаря под копыта и растоптал его, причем, рыцарь разлетелся на куски с поразительной легкостью, как разлетается тыква, попавшая под колеса. Вороной конь, совершив это, съежился, уменьшился и превратился в мелкого черта. Хихикнув напоследок, он бросился в какую-то щель и пропал.

Небо посветлело и засияло солнце. Чувствуя необыкновенную легкость в душе, Франческо уселся возле святых, и они запросто говорили с ним. «Служи Богу и будь прост. У кого открыто сердце, тот прост и весел. Не бойся веселить Господа, стань его шутом», – сказали святые.

Франческо засмеялся и тут же закашлялся; он набрал побольше воздуха в грудь, и очнулся от забытья.

Оглядевшись, он увидел мать, сидевшую на стуле возле его постели.

– Так хочется есть, – проговорил он, улыбаясь ей.

– Франчо, сынок!.. О, Франчо! – воскликнула мать, с тревожной радостью глядя на него. – Тебе легче?

– Да, – ответил он. – Дай же мне еды, я готов съесть целого барана.

– Сейчас принесу все, что имеется на кухне! – Джованна мигом вскочила со стула. – Тебе правда легче?

– Да, – кивнул Франческо. – Иди же за едой, не то я умру от голода.

– Иду! – заторопилась Джованна. – Пьетро, Пьетро! Франческо пришел в себя, слава Пречистой Деве! Он хочет есть, – раздался ее голос уже из-за дверей. – Пьетро, да где же ты? Неужели ушел в контору? О, Господи, прости меня!.. Анджело, Анджело, твой брат пришел в себя, он хочет есть! Ты слышишь меня Анджело? Ты где?..

* * *

Ясным весенним днем три пожилых ассизца сидели у трактира, пили белое вино и говорили о безобразиях, творимых Франческо Бернардоне.

– С тех пор