узкие, как… — я на мгновение задумался, с чем бы сравнить их, но так и не придумал. — Узкие, в общем. И, если ты начнёшь там размахивать своим мечом, то с большой долей вероятности заденешь и нас тоже.

— Ладно, — нехотя согласилась Кори. — Тогда буду нянчиться с Кайто

— Эй! — возмутился техник, но больше для порядка.

— Всё, заткнулись! — велел я. — И двинулись.

Я первым прошёл через стыковочный шлюз, и оказался перед внутренними помещениями «Тахиона», погруженными в полумрак. Работало лишь аварийное освещение, которого хватало только на то, чтобы понимать: у тебя под ногами железный пол, а не бездонная чернота космоса. Я постоял немного на границе света и тьмы, ожидая, когда привыкнут глаза, и шагнул вперёд. Досмотрел оба угла за дверью и ожидаемо никого не обнаружил.

За спиной щёлкнуло, и полумрак коридоров разрезал луч яркого света — Магнус включил встроенный фонарик на бластере.

— Выключи! — тут же велел я.

— Почему? — удивился он. — Не видно же ни хрена!

— Зато тебя теперь видно за километр!

— Кому⁈ Здесь же никого нет!

— А кто тогда выключил радиопередачу, когда получил наше сообщение?

Магнус несколько секунд подумал, но заднюю давать не стал:

— Так мы же прилетели его спасать!

— А он об этом знает по-твоему? Короче, вырубай фонарь, ты как минимум всех остальных слепишь!

— Магнус, выполняй! — бесстрастно поддержала меня Кори. — Кар знает, что говорит.

Магнус что-то пробурчал едва слышно, но фонарь всё же погасил. Сразу стало намного комфортнее, а когда глаза заново привыкли к темноте — и вообще отлично.

Мы двинулись вперёд по коридорам «Тахиона».

Пол под ногами едва слышно гудел при каждом шаге, и этот звук, да ещё наше дыхание, были единственными, что сопровождали наше продвижение. Удивительное ощущение, надо признаться, ещё ни разу в жизни ничего подобного я не испытывал. Я много раз был на «живых», активных кораблях, и там всегда был приличный шумовой фон — несмолкающий гул двигателей, шелест лопастей нагнетателей в вентиляции, жужжание дверных приводов, которое даже через две сплошные стены передаётся вибрацией… Это и есть звуки жизни корабля, это звуки работы его целого единого организма.

Я бывал и на мёртвых кораблях. За то время, что я пробыл врекером, я был на огромном количестве мёртвых кораблей, от мала до велика. Внутри них всегда было темно и пусто. И тихо. В отсутствие атмосферы никакие звуки не разносились по внутренним помещениям, даже если нарочно стукнуть пару предметов друг о друга. Тишина и тьма — вот два главных атрибута мёртвого корабля.

Но этот корабль… Это что-то новое. В нём было тихо, как в мёртвом — не работали двигатели, не работала, судя по спёртому воздуху, вентиляция… Но при этом в нём был какой-никакой свет, гравитация и воздух, которым можно худо-бедно дышать — значит, реактор и генераторы были ещё на ходу. Возможно, не на полной мощности, но что-то они выдавали.

Этот корабль был не живым не мёртвым, он как будто замер где-то в пограничном состоянии между тем и этим. Как будто непонятная «прозрачность» его хвостовой части и означала, что смерть забирает его в свои тихие пустые объятья. Медленно. Но неотвратимо.

— Так… тихо, — пробормотал Кайто, глядя по сторонам.

— Угу, — поддакнул ему со спины Магнус. — Никогда не слышал, чтобы на корабле было так тихо.

— Как будто тут никого живого и нет… — Кори тоже подала голос.

Хотелось их одёрнуть, но я сдержал себя. Они ведут себя именно так, как и должны вести в такой ситуации. Они в ней первый раз, у них шалят нервы. Тишина на них давит, и они пытаются разогнать её если не привычными звуками, которых всё равно не добиться, то хотя бы собственными голосами. Так что пусть продолжают. Лучше уж так, чем через десять минут в абсолютной тишине они начнут слышать фантомные голоса откуда-то из коридоров. Побегут за ними и…

И, например, забегут сослепу в ту самую прозрачную часть корабля…

Когда скользишь по коридорам «Тахиона» в невесомости, когда от одной стены до другой несколько секунд неспешного полёта, они кажутся намного шире, чем в реальности. На самом же деле основную часть внутреннего объёма занимали разнообразные лаборатории и склады с самыми разными условиями хранения лабораторных образцов — от характерных для открытого космоса и до вулканических.

Поэтому коридоры были узкими — только-только разойтись двум лаборантам с двумя лабораторными тележками, полными образцов и реактивов.

Но больше меня удивляло в научных кораблях, независимо от класса — это пересечения коридоров. Тут никогда не было острых углов, как на других кораблях, как вообще везде, тут они всегда были скруглены, словно в больнице для душевнобольных.

Когда я впервые по внутренней связи поинтересовался у коллег, почему так, они ответили: это потому, что окрылённые открытиями гениальные учёные носятся по коридорам, не разбирая дороги, и постоянно расшибают лбы об эти углы, из-за чего из их гениальных голов тут же вылетают все их гениальные мысли.

Правда это или шутка, и на самом деле скругление углов сделано, чтобы удобнее ворочать всё те же лабораторные тележки — я так и не сподобился выяснить. Но сейчас эта конфигурация была мне очень на руку, ведь благодаря ней мне даже не приходилось досматривать углы — не было тут никаких углов. Я просто бросал короткие взгляды туда-сюда, убеждался, что в перпендикулярном коридоре никого нет, и проходил перекрёсток.

— Куда мы идём? — спросил Кайто после третьего перекрёстка.

— К терминалу главного компьютера, — ответил я, не оборачиваясь. — На мостик. Ты же сам туда хотел.

— Ага, — в голосе Кайто прозвучало сомнение. — А откуда ты знаешь, куда идти? Все навигационные метки погасли, только аварийные работают.

— Резал как-то раз такой корабль, — ответил я. — Вот и запомнил.

— Мне бы такую память… — пробормотала Кори у меня за спиной. — Я, по-моему, уже заблудилась.

При условии того, что мы прошли всего три перекрёстка, свернув при этом всего два раза, это звучало забавно.

Мимо проплывали двери внутренних помещений «Тахиона». Какие-то открытые, какие-то закрытые, какие-то будто замершие в промежуточном положении из-за поломки сервопривода. Но главное то, что не все из них были открыты. А это, в свою очередь, означало, что тревогу на корабле никто не объявлял, иначе бы все двери автоматически распахнулись, чтобы