— Его говорить, — всё так же кривясь, произнёс юноша, выслушав сбивчивый ответ старика, — очень плохой, когда чей-то заходить в священный роща. Очень, очень плохой. Небо не давать дожди, не давать солнца. Земля не давать зерно. Корова не давать молоко. Женщины не давать детей. Очень, очень плохой.

— И что тогда надо сделать? — нетерпеливо спросил Увар.

— Говорить, чужак лови-хватай. К небесный старик отправляй. На камень в роща клади, нож грудь режь, сердце доставай. Чужак ещё живи, жрец дрова клади, поджигай. Чужак к небесный старик иди, с небесный старик говори. Небесный старик людей прощай, чужак наказывай.

Врени замутило. Наёмники, собравшиеся вокруг, зашумели.

— Когда это делается? — внешне спокойно уточнил Увар, но цирюльница видела, как заиграли жевлаки на его скулах.

— Солнце заходить, небесный старик спать. Солнце вставать — небесный старик просыпаться. С утра небесный старик злой. С утра отправлять. Когда рассвет, тогда отправлять. Его говорить, почёт для чужак, если кровь, если раны. Не почёт, если удавить. Если воин — долго умирать. Почёт.

Нагбарец сжал кулаки.

— Плохой люди, — сказал он. — Злой люди. Твоя приказать — я убивать такой люди. Такой люди сама идти к своя небесный старик!

— Пойдут, пойдут, — кивнул Увар. — Держи его, пойдём в дом, поговорим по душам. Что это за низинка такая, и почему так близко от деревни. Эб!

Кривой Эб, который тоже слушал этот разговор, неприятно ухмыльнулся.

— Собираемся? — коротко спросил он.

— Да, пора бы нам. Иргая с Нифаном зови. Пусть осмотрятся получше. Как это они низинку-то просмотрели?..

На Врени, которая собиралась увязаться за Уваром и послушать, к чему идёт дело, оберст посмотрел так, что цирюльница прикусила язык и пошла в «свой» дом — складывать немногие пожитки и предупреждать Даку.

* * *

Ночевать в лесной деревне было слишком опасно. Зажжённые стрелы могли превратить её из убежища в ловушку, частокол ограждал разве что от зверей, но никак не от подготовленных воинов, а сколько их на самом деле, сказать было трудно. Ферко с Карско и Габором были слишком заняты, уходя от погони, чтобы посчитать всех людей в капище. Как оказалось, священная роща была надёжно запрятана от любопытного взгляда, если не знать, где её искать, можно было так и не найти. Деревья закрывали спуск и чужаку казалось, будто весь лес растёт на одном уровне. Что неприятно, рядом с рощей было ещё селение, поменьше этого, но с куда как более крепким тыном. Похоже, в нём жили жрецы и охранники идолов. Увар не особо делился результатами допроса запуганного старика, только сказал, что рощу им сам Заступник показал, ещё бы за это Юлди не поплатился.

«Языка» втолкнули обратно в сарай. Тот, кажется, и не ждал такой развязки. Небось, решил, что ему тут как «самому старшему» тоже почёт окажут, проводят к «небесному старику» со всеми мучениями.

Уже за пределами деревни Врени спохватилась, подошла к Увару.

— Чего тебе ещё? — хмуро спросил он. Уходили пешими, лошадей уводили отдельно. Даки в сумятице Врени не видела, та поехала на одной из повозок.

— Люди в сараях остались, — сказала цирюльница.

— Ну и что?

— Так открыть бы.

— Брось, Большеногая. Там не люди, там крысы. Видала, как они самого слабого вытолкнули? Если Юлди не вытащим, вернёмся, всю деревню к Врагу спалим. А пока пусть радуются, что не пришибли. Небесный старик! Тьфу!

Врени покосилась на темнеющий позади частокол, но возвращаться без разрешения не рискнула. Кто знает, что стали бы делать освобождённые язычники? Так даже на встречах не поступали, а уж там-то, казалось, собирались люди — и нелюди — отвергающие человеческие законы.

Место для новой стоянки выбирали тщательней прежнего. Шатры не ставили, костры хитро разводили в ямах, чтобы дым не выдал, где прячется отряд. Все были готовы и уходить, и драться, смотря сколько врагов окажется у языческого святилища. Люди, которых Увар выбрал для нападения на капища, ушли задолго до рассвета. Остальным оставалось только ждать.

Вскоре после рассвета в лагерь прискакал Иргай. Сердито отмахнувшись от вопросов цирюльницы, не ранен ли он сам, юноша велел ей собираться и ехать с ним в капище. Остальным сказал, что можно ставить шатры: они здесь какое-то время ещё пробудут.

* * *

Капище было разгромлено. Внешний круг — причудливые столбы, увенчанные головами зверей, которые заменяли этому месту стены, — ещё стоял, но все идолы внутри были повалены, изрублены, на земле валялись убитые язычники — человек пять. Врени оглядела их опытным взглядом. Двое были убиты в бою, трое — добиты после. Иргай нетерпеливо потянул женщину за собой. В стороне, под навесом, сидели раненые наёмники. Ферко был совсем плох, его ранили в ногу, не скоро сможет ходить. С остальными ничего страшного не случилось. Врени окликнула Мюра, велела ему принести воды и дров, надо было нагреть снадобье, и приступила к перевязке. Не раньше, чем она закончила, Иргай привёл к ней дрожащего Юлди. Он был в одних только штанах, босиком, весь покрыт свежими ожогами и трясся как в лихорадке.

— Что с ним? — подняла брови цирюльница.

— Пытали, — коротко ответил Иргай. — Мюр говорит, не хотели кровь проливать. Чтобы небесному старцу больше досталось.

Он сплюнул.

— Мы пришли, они его уже на камне растягивали и примерялись, куда бить будут.

Юлди вздрогнул.

— Чего они от тебя хотели? — спросила Врени.

— Я не понял, — вздохнул монах. — Я не знал их языка.

— Ножи у них каменные, — заявил почему-то заинтересованный этой деталью Иргай, — а оружие железное. Нагбарские топоры были, хорошие топоры. Булавы хорошие. Мечей мало.

— Сколько же их было? — не поняла Врени.

— А, тут мало. Ещё рядом, за тыном толпа пряталась. Мы рассвета ждали, боялись, со злости убьют его, если мы нападём. Мало ли где они его держали. А сюда точно бы привели.

Юрги снова содрогнулся. Он повернулся к юноше и протянул руку.

— Я обязан тебе жизнью, — сказал он. — Прости, если чем обидел.

Иргай ухмыльнулся и пожал руку монаху.

— И ты прости, если сгоряча не то сказал, — ответил он. — Так ты полечи его, Большеногая.

Иргай ушёл. Из Юлди как будто бы выдернули стержень, он кулём упал-уселся на землю, закрыл лицо руками и застонал.

— Я думал, меня не успеют найти, — глухо признался монах. — Думал, я умру без покаяния, один, покинутый…

— Однако ты не умер, — поспешно перебила его цирюльница. Она видела такое: когда люди сталкиваются с тем, к чему не были готовы или не смогли справиться, это их ломает, надолго поселяет страх в сердцах даже самых отчаянных храбрецов. Юлди не боялся погибнуть в бою, рядом с товарищами, но перед одинокой смертью его душа содрогнулась.