прощать ты… Я не буду! (Уходит.)

Фелипе охватывает дрожь, чувствуется, что он хочет броситься вдогонку сыну. Маргерита обнимает его.

С у а н ц а. Я думаю, сейчас самое время для молитвы по случаю счастливого возвращения…

М а р г е р и т а. Прошу вас, падре!

К а э т а н а (только сейчас поняв, что Балтазар ушел, бросается ему вслед, пьяно кричит). Балтазар! Куда ты?!

Суанца молится. Маргерита и Фелипе стоят, прижавшись друг к другу, шепотом повторяют за Суанцей молитву.

Господь, направляющий наши шаги,

Господь, оберегающий нас от соблазнов,

Господь, устраняющий камни с нашего пути,

Господь, остерегающий нас на краю бездны,

Господь, останавливающий руку разбойника,

Господь, дающий нам солнце и тень,

Господь, вырывающий зубы у змеи,

Господь, охраняющий наш сон…

Благословен еси!

Благословен на заре утренней и в полдень.

Благословен вечером и в час прощанья!

В слова молитвы врываются крики Каэтаны: «Балтаза-а-ар! Балтаза-а-ар!» Крики затихают. Слышна только молитва. В дверях показываются  П е д р о  и  П а б л о.

П е д р о. Дон Балтазар ускакал.

П а б л о. Донья Каэтана упала в обморок.

М а р г е р и т а (с неумолимой трезвостью). Пусть служанки отнесут донью Каэтану в ее комнату. Приготовьте ей уксусные примочки. Что с ужином?

З а н а в е с.

ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ

То же помещение. В первом действии это был парадный дворцовый зал, во втором — какой-то странный склад, сейчас перед нами скромное обиталище семьи. И хотя помещение столь же велико, как и раньше, создается впечатление тесноты из-за неправильно расставленной мебели. Она размещена полукругом, словно это не жилище, а окоп. Длинный стол со стульями, кресло из тех, какими на старости лет обзаводятся отцы не слишком зажиточных семейств, сундуки; на стене небрежно прикрепленная географическая карта, на полу таз с грязной водой, детская одежда; на столике возле входа остатки пищи. Большая люстра обернута залатанной попоной, в канделябрах, в которых раньше горели десятки свечей, воткнуты в лучшем случае по две-три сальных свечки. Где-то во дворце вбивают гвозди в доски. Появляются  П е д р о  и  П а б л о. Они заметно опустились. Пабло медленно, враскачку подходит к стулу и садится, Педро опирается на стол, берет наполовину выпитый стакан и опустошает его.

П а б л о. Не помню, чтобы в прежние годы бывало столько мух.

П е д р о. Потому что никто не убирает навоз перед хлевом. Слуги позевывают и почесывают задницы. А я не собираюсь им приказывать! Пусть их черт поберет! И вообще непонятно: раньше мы выращивали коней, а теперь поросят…

П а б л о. И?..

П е д р о. На них-то и летят мухи. И к тому же свиньи бесперечь дохнут.

П а б л о. Зато те, что выживают, быстро плодятся! Ты не любишь свиней? Странно…

П е д р о. Почему?

П а б л о. Да ведь я же ничего не сказал!..

П е д р о. Слезай со своего любимого конька, дружище!

П а б л о. Слезу! Знаешь, крысы прикончили ту старую пятнистую свинью, которая давала самый большой приплод.

П е д р о. А кто будет ее жрать?!

П а б л о. Мы!

П е д р о. Скорее всего… Цыгане тоже вот любят дохлятину. И ничего, никакого вреда.

П а б л о. Ко всему привыкаешь.

П е д р о (осматривается). И все-таки нам придется хоть немного убрать…

П а б л о. Выносим горшки, развешиваем пеленки, женщинам суем под нос уксус… А было время, кое-кто спрашивал, конкистадоры ли мы!.. Э-хе-хе, приятель!

П е д р о. Этот «кое-кто» пусть остается «кое-кто» и как можно подальше от нас!

П а б л о. Три дня назад он поджег два имения подряд. Дом, хлева, фермы, поля. Все. А собственно говоря, сколько он уже свирепствует по округе?

П е д р о. Оставь это! Молчи!

П а б л о. Тебе нечего терять! Единственное, что у тебя могут спалить, это солому в тюфяке и солому в голове… Вот будет новость: «Сумасшедший дон Балтазар поджег солому в голове у камер-лакея господина Педро!» Хо-хо!

П е д р о. Душно. Проклятая страна! Потеешь уже с утра. Из-под мышек прямо льет.

П а б л о. Я это нюхом чую!

Пауза. Непрекращающиеся удары молотка.

Тук! Тук! Тук! Так заколачивают бочки или гроб с покойником…

П е д р о. Да… Дом стал для нас великоват. Заколачивают южное крыло дворца, восемь комнат, коридор и все прочее, что к ним относится. По две доски на дверь, крест-накрест, и знай себе стучи: тук! тук! тук!

П а б л о. Бывало, я понятия не имел, что такое с господами случается. Я видел много заброшенных крестьянских домов, попадались запущенные лачуги в городах, а вот про дворцы такого не знал… Идешь мимо: слепые, высокие, завешенные окна, паутина на дверях — и кажется, будто гам творят какое-то особое, господское колдовство…

П е д р о. А они просто угасают…

П а б л о. Да. И ничего таинственного в этом нет.

П е д р о. Плевать мне на все! Мой тюфяк, моя ложка, моя миска — на это никто не польстится!

П а б л о. Не хвали дня, пока не наступил вечер. Всегда найдется кто-то, кто будет беднее тебя.

П е д р о. У тебя-то есть сундук…

П а б л о. Умный человек всегда думает о старости! Или ты рассчитываешь поймать богатую вдову? Только где ты ее найдешь?! Посмотри на себя в зеркало, полюбуйся!

П е д р о. А их во всем доме не сыщешь.

П а б л о. Зеркало — это ловушка дьявола! Так говорят…

Внезапно появляется  д о н  Ф е л и п е. Он слышал последние слова.

Ф е л и п е. Зачем вам зеркала?!

П а б л о. Ни за чем, экселенца! По правде сказать: ни за чем!

Ф е л и п е. Работаете?

П е д р о. Прибираем.

Ф е л и п е. Конечно… Это необходимо… (Внезапно сладенько и почти униженно.) Спасибо, Педро! Спасибо, Пабло!

Камер-лакеи переглядываются. Продолжают уборку.

(Разгуливает по залу. Останавливается возле столика в глубине сцены, рассматривает остатки еды.) Сколько оставляют эти люди! Съедено только наполовину! Чуть обгрызли и отбросили!.. Будто все падает нам с небес!

П е д р о. Но ведь ничего не пропадает!

Ф е л и п е. Что ты сказал?

П е д р о. Объедки скармливают поросятам.

Ф е л и п е. Что ты знаешь, портовый оборванец?! Прикажешь нам кормить поросят пирожными и печенкой! Смешно! Бесстыдно! Для поросят сойдут и паданцы. А кто-нибудь из слуг заглянул в сад? Никто! Я еще заставлю вас собирать паданцы так, что у вас хребет искривится! И тыкву! Знаете, какое сало растет у свиней от тыквы! И от кукурузы! Вы это слышали, не так ли?

П а б л о. Людей не хватает!

Ф е л и п е. Не хватает?

П е д р о. И с каждым днем становится все меньше… Были времена, когда мы слуг делили по десяткам…

Ф е л и п е. А сколько их сейчас?

П а б л о. За столом — двенадцать, а на работе и того меньше. Из этих двенадцати один — глухой, а второй — колченогий.

Фелипе, которому явно чужды повседневные заботы, растерянно стоит возле столика, последнее замечание Пабло направило его мысли по иному руслу; он вдруг оказывается в каком-то своем мире, на облаке тускло поблескивающей фантазии.

Ф е л и п е (выходит