Молоденькая продавщица нервно постукивала пальчиками, но дерзить не смела — какой еще идиот купит дорогущую обновку за полгода до начала сезона? Заискивающе выспрашивала о намерениях клиентки, намекала на рассрочку и на возможность отправки зимнего ассортимента на склад:

— А там уж как Бог даст. Иногда назад и не возвращаются, вы бы решались поскорее…

И Ира нервничала, суетилась, звонила подругам:

— Лапуля, умоляю, только до зарплаты… будь другом!

А теперь… Теперь ей и шуба ни к чему. Сколько там осталось? Доктор о перспективах не распространялся, ограничился диагнозом. За что, Господи?! Ей же всего-то шестьдесят два. На пенсию выходить не стала. Думала поработать лет десять. Аленке с квартирой и детьми помочь. Лешку от приработков освободить.

Да что там! Казалось, полжизни впереди! Хотелось и к морю хоть пару разочков еще прокатиться. И на новоселье дочкином погулять. И внуков вырастить. И Испанию когда-нибудь увидеть. И норку купить. Да Бог с ней, с норкой! Дачу в порядок привести…

* * *

Два дня — а визит к доктору выпал на пятницу — она проревела ревом. Пряталась в ванной. Уходила в дальний угол старого сквера с закадычной подругой Ладой — старой верной пуделицей. Выглаживала, вычесывала преданное создание. Выкладывала все, что накопилось за эту сумасшедшую неделю на душе. Отбивалась от любопытной Лариски короткими:

— Лар, я пока не в курсе, буду знать — позвоню.

И кляла себя последними словами за то, что согласилась на ту роковую прогулку. И Лариску заодно. Хоть и понимала, что подруга ни при чем. Но стихия, затмившая разум, несла ее дальше. Не оставляя времени и сил на умозаключения постороннего характера.

Жизнь, такая желанная, соблазнительная, наполненная ожидаемыми и неожиданными событиями и планами, заканчивалась на пике. Оставляя так много не постигнутым, не доступным, не пережитым…

Тысячи, миллионы, миллиарды «не» толпились в очереди за горьким осознанием.

И лето, прекрасное в своей непредсказуемости и неповторимости, лето уже не относилось к Ириным возможностям. В лучшем случае она переживет его в стенах больницы. Онкологический центр, конечно, располагается в чудесном месте — сосновый бор, высокий обрывистый берег реки, луга, пихтовые посадки. Практически санаторий.

Вот только радоваться местным красотам мало кому приходит на ум.

— А ты со своей шубой! Глаза бы на нее не смотрели!

И далась ей эта норка! Тут бы в основополагающем определиться — соглашаться на операцию или оставить все как есть и, стиснув зубы, дожидаться конца. Разнюниться, поплакаться близким или доживать век наедине с горькой тайной. Бросить все и насладиться последними моментами. Или затеять ремонт (кто ж, как не ты?), или одолжить-таки денег на шубу…

— Нет, ну вы на нее посмотрите — нашлась дилемма! Тут жизнь кончается, а эта нахалка в свою сторону одеяло тянет! Какая может быть шуба?! Я, может, до зимы и не дотяну, и что ж тогда? В гроб в этой красоте ложиться? Уж лучше ремонт!

Не лучше. И не потому, что существовали более неотложные проблемы, а потому что лето Ира провела на больничной койке. В потоке слез, горя, мучительных процедур и полной безнадеги вожделенное тепло проплыло мимо. Осталось в памяти медикаментозным туманом, липкими от пота простынями, искусанными в кровь губами. Бесконечной нестерпимой ломкой. И короткими бессонными ночами с десятками разрядов потусторонних молний — выживу или уйду? А если уйду, то когда и как тяжело дастся мне этот уход? И с чем останутся близкие?

* * *

В начале сентября лечащий врач пригласил Иру к себе в кабинет.

— И чего мы такие хмурые?

Ира ответила нервным пожатием плеч — что тут скажешь — вопрос относился к категории риторических.

— Ну-ну, не стоит хоронить себя раньше времени. Тем более что прогнозы у нас оптимистичные. Более-менее. Но все лучше, чем ничего.

— Вы о чем, Станислав Ильич?

— О главном. Анализы у вас приличные. Можно сделать небольшой перерыв. В общем, домой я вас отпускаю. На месяц. Только курс до конца доведем и…

— Как домой? — растерялась Ира.

В голове проявлялись и пропадали десятки вопросительных знаков. При ближайшем рассмотрении они делились на две группы. Клоны и копии. Копии и клоны. Простые и понятные каждому. Умирать? Набраться сил перед операцией? Выбор оказался невелик.

* * *

Домой она вернулась двадцать третьего. За окнами моросил бесконечный сентябрьский дождь. Кусты сирени за окном потемнели и с грустью расставались с мокрыми тугими листьями. Ире так и не удалось в этом году насладиться сиреневым цветом.

Муж и дочь уводили разговоры в безопасном направлении. Избегали смотреть ей в глаза. Сдерживали вздохи. И предупреждали всякое поползновение больной к домашним подвигам.

— И что вы с меня пылинки сдуваете? — слабо возмущалась Ира. — Я ж с ума от ничегонеделанья сойду! Дайте хоть окна вымою.

Дали. И она мыла. С наслаждением. С неожиданным упорством. С непонятным упрямством. Словно бегущий к финишу марафонец, надеющийся на медаль. По одному в день — на большее сил не хватало.

Процесс доставлял ей странное удовольствие. При этом Ира не обращала внимания на стекло. Ее взгляд легко проникал сквозь прозрачную поверхность, уносясь вдаль. Познавая заново мир за окном. Созерцая, отмечая давно забытые мелочи, вникая в суть и философию прежде не замечаемых связей. Душа медленно растекалась по волнам горизонта, стремилась в никуда. Требовала чего-то.

Может быть, солнца?

— Какое там… все вокруг на неделю затянуто. А там октябрь, ноябрь. И дню конец. Нет, милочка, не раскатывай губы. Бери, что есть. Смотри, вон рябина краснеет. Тысячи миниатюрных закатов — чем не праздник? А на березке лист желтеть начал — эффект сродни цветению одуванчиков. Так что не канючь — наслаждайся тем, что имеешь… — уговаривала вышедшую из-под контроля душу Ира, с сожалением отмечая, что ноябрь для нее — увы — благо, похоже, недоступное. Если повторную химию назначат — то раньше нового года ее из больницы не выпустят. А если операция… — То тем более. И вообще: пора бы ответить доктору. Там же очередь, а я все тяну.

Невеселые мысли прервал телефонный звонок. Лариска. Неймется же…

— Страдаешь?

— Не особенно. Окна мою.

— И правильно делаешь! Нечего нюни распускать! Твоя хворь теперь благополучно лечится.

Легко рассуждать со стороны! Ира подавила вздох и стерла со стекла едва заметное пятнышко.

— Спасибо за сочувствие.

— На здоровье! Но я не с сочувствием. Я с конструктивным предложением. Путевку горящую хочешь? Испания. Десять дней. Все включено.

— Смеешься? Я еле хожу. И