…«И под натиском этих роз её принципы пали?»

…Да чтоб вы провалились, мессир Форстер, вместе с вашим бараньим упорством! Да как же можно всё понимать настолько буквально!

— Не думаю, что они от капитана, — сухо ответила Габриэль, и бросила карточку на туалетный столик.

— А от кого же тогда? Элла? — Фрэн перестала изучать украшения на корзине, и внимательно посмотрела на кузину. — Ты что-то скрываешь от меня?

— Я просто подумала, что мы так мало знакомы с капитаном… для таких дорогих подарков. Да он бы и подписал карточку. Не знаю от кого это, — пожала Габриэль плечами, — очень странно.

— А с кем ты знакома достаточно для таких дорогих подарков? — спросила настойчиво Фрэн, не сводя с кузины глаз, а уж в деле выведывания чужих тайн она умела быть очень упорной.

И поскольку Габриэль не ответила, то Франческа тут же домыслила сама:

— А я, кажется, догадалась… Элла, ты же не хочешь сказать, что это, — она указала пальцем на корзину, — прислал мессир Форстер?

— Я ничего не хочу сказать, Фрэн! Я понятия не имею, кто это! — воскликнула Габриэль и внезапно покраснела.

— Неужели… ты мне… лжёшь? Ты никогда мне лгала, Элла! — глаза Фрэн округлились. — Скажи… значит… ты и этот гроу… Да не может быть!

— Фрэнни! Что за ерунду ты несёшь! Что значит «я и этот гроу»? — вспылила Габриэль. — Я ненавижу этого Форстера! Я терпеть его не могу! Как ты можешь думать, что я и он… Пречистая Дева! Просто это всё отец… он сказал, что посылал матери розы, когда ухаживал за ней, а Форстер ответил с издёвкой «что её принципы пали под натиском этих роз»! И вот… Похоже, что «этот гроу» просто решил надо мной посмеяться. Чем ещё ты можешь объяснить такой вопиюще дорогой подарок? Он пытается опять кичиться своим богатством! Ведь это просто неприлично, ты же понимаешь? И вообще, я выкину их в окно!

Она схватилась за ручку, но Фрэн бросилась на защиту корзины словно коршун.

— Ты что! Как можно выкинуть в окно такое чудо! Элла! — она загородила корзину спиной. — Давай просто сделаем вид, что мы… что ты не поняла от кого они. И пусть они тут стоят. Ладно? На них же не написано: «Нас подарил мессир Форстер».

— Фрэн! Но я-то знаю, что это он! И он знает, что я знаю! Как я буду смотреть ему глаза? Я верну их ему обратно!

— Ну… может потом? После чаепития? Они так приятно пахнут…

— Хорошо, — сдалась Габриэль, понимая, что Фрэн вряд ли добровольно расстанется с корзиной, — но только сразу же.

Габриэль решила не спорить с кузиной. Она попросит у Форстера прощения, скажет, чтобы он забрал эту корзину, и объяснит ему, как неуместны такие подарки.

— Только, пожалуйста, никому не говори об этом! — попросила она кузину. — Обо мне и этом гроу и так болтают слишком много, а это… это ещё один повод для сплетен!

— Ладно! Ладно, я никому не скажу, — тут же согласилась Франческа.

Потихоньку уйдя с чаепития, так, чтобы не заметила Фрэн, Габриэль принялась бродить по парку, в поисках мессира Форстера, а заодно набираясь решимости для разговора. Почему-то мысль об извинениях, казавшаяся замечательной вчера вечером, сегодня такой уже не казалась. И хотя, Габриэль понимала, что нужно как можно скорее со всем этим покончить, но стоило ей представить, как при свете дня она будет смотреть в глаза «этому гроу» и извиняться, как силы её покидали. С одной стороны её просто необъяснимо пугал такой разговор, а с другой, ей трудно было переступить через себя и свою злость, и она не знала, как победить это внутреннее сопротивление.

Наверное это потому, что она не чувствует за собой вины. Хотя это дурно и стоило бы все-таки сходить в Храм. Ей не следовало его высмеивать, но…ведь, сказать по правде… Форстер это заслужил.

Его невоспитанность и самодовольство, его желание показать как он богат, и что он плевать хотел на правила приличия, всё это не может оставаться без ответа. И почему никто до сих пор не поставит его на место?

Но сильнее всего ей хотелось, чтобы сегодня на празднике он больше не появился. Чтобы просто уехал в свою Трамантию — таким образом её маленькая этическая проблема решилась бы сама собой. И, кажется, Боги её услышали, потому что мессир Форстер, и правда исчез, зато сразу после девичника появился Федерик со своими друзьями, и день пролетел незаметно, весело и непринуждённо. И к вечеру Габриэль и думать забыла об извинениях.

А когда солнце коснулось зубчатых краев Травертино, к воротам виллы «Роза Боско» стали подъезжать гости — множество колясок с людьми в карнавальных костюмах. В парке зажглись фонари, заиграл оркестр, и оперная прима, прекрасная Консолетта, запела арию «Вечерние грёзы».

Франческа колдовала со своим нарядом Красной Королевы, и вся комната была завалена коробками, лентами, шпильками, нижними юбками из тафты и другими частями сложного многослойного платья. Служанка металась, подавая то одно, то другое, а Габриэль, чтобы не мешать в тесной комнате, оставила кузину наедине с зеркалом, и отправилась немного прогуляться.

Она прошлась по парку и спустилась туда, где поблескивал в лучах заходящего солнца небольшой пруд окруженный зелеными лужайками. Домик для лебедей и рядом деревянный мостик, спрятанный в нежной вуали плакучих ив, чугунные скамьи у самого края воды и лиловые кувшинки располагали к размышлениям. Облокотившись на массивные перила, Габриэль сняла маску и задумалась, глядя на неподвижное зеркало пруда.

Сегодня, когда третий день праздника подходил к концу, ей стало грустно. Скоро она покинет Кастиеру, и возможно, навсегда. Что ждет её дальше?

Нет, конечно, отец сказал, что весной его деньги, вложенные в строительство дороги, вернутся с лихвой, и они смогут выкупить из залога свой дом, но ей всё равно было тоскливо. Алерта её не привлекала — город хоть и весёлый, но в то же время, шумный и суетливый, зимой слишком ветреный, а летом — жаркий и пыльный.

И хотя всю зиму в столице будут идти балы, новые спектакли и множество приемов, Габриэль милее была Кастиера, с её неспешной жизнью, красивыми морскими видами и свежим воздухом. А вечера у камина с книгой — приятнее столичных развлечений. Но больше всего она грустила от того, что ей придется оставить здесь свой розовый сад — частицу своего детства, и тех времен, когда они все были счастливы.

Сегодня она отчетливо поняла, что этот праздник в каком-то смысле — прощание с прошлой жизнью, с детством и юностью, что всё не будет так, как прежде, и возможно, она уже никогда не вернется сюда, не будет так весела и беспечна. И будущее, которое ждало её впереди, немного пугало.

Она думала о капитане Корнелли. О том, как он подробно расспрашивал её, где они будут жить в Алерте — его отпуск продлится ещё месяц и он хотел засвидетельствовать им с отцом своё почтение, будучи в столице. И эта его настойчивость, и то, как он ухаживал, как внимательно слушал её, как бережно держал, танцуя, его голос, становившийся тихим рядом с ней, говорили о том, что Габриэль ему нравится.