Москву поехала тётя Катя, бабушка осталась в Кзыл-Орде. Ещё до нашего отъезда она устроилась нянькой к доктору-венерологу. Однажды он рассказал страшную историю. Километрах в 30 от Кзыл-Орды была колония прокажённых. Больницей тогда заведовал родственник венеролога, молодой врач. Как-то летом к нему в гости приехала сестра. Врачи жили отдельно от колонии, которая была огорожена высоким забором. Больных за забор не выпускали. Врач предупредил сестру, чтобы она близко к забору не подходила.

Как-то она увидела на заборе красивого юношу и из любопытства подошла. Тот заговорил с ней и сказал, что он, якобы, студент-медик, проходит тут практику, и поскольку он общается с больными, временно не может выйти. Стал жаловаться на скуку и попросил принести ему что-нибудь почитать. Девушка потихоньку взяла книгу из библиотеки своего брата и принесла её своему новому знакомому. Он прочитал и вернул книгу. Но врач стал замечать у сестры страшные симптомы заболевания. Допросил её, и она во всём созналась. И тогда врач ночью во сне застрелил её.

Итак, мы отправились в путь. До Самары доехали благополучно. Там мама со мной пошла проводить старенькую мать Ревекки Абрамовны и, конечно, заговорилась с её дочерью. Возвращаемся к поезду и видим, что на путях стоит один наш вагон. С площадки кричит тётя Катя: «Скорей, скорей, нас отцепили!» Мама кинулась к начальнику вокзала, и тот сказал, что через несколько минут будет поезд на Москву. Стали срочно перетаскивать вещи, перелезая под товарными вагонами. Потеряли большую кастрюлю с сахарным песком и ещё что-то. В последний момент мама втолкнула в вагон тётю Катю и впрыгнула сама. Поезд тронулся. Я смотрела в окно и увидела, что по перрону бежит проводница с Джеком на руках и на полном ходу бросает его на площадку. Хорошо, что противоположная дверь была закрыта, и Джек не вылетел в неё. Но просто диво, что Джек не покусал проводницу. Места у нас были в общем вагоне, ехали тесно, но всё равно сильно радуясь, что наконец-то едем в Москву.

На Казанском вокзале нас встретил папа. Вещи нужно было переправить на Северный вокзал [ныне Ярославский] и сдать на хранение. Папа с мамой перенесли вещи, вернулись за мной, тётей Катей и Джеком и вывели нас на площадь. Я и Джек страшно испугались шума и толпы. Тогда по Комсомольской площади ещё ходил трамвай, ездили грузовые и легковые машины и ломовые [грузовые] извозчики на телегах. Тёте Кате пришлось взять на руки Джека, а папе меня, чтобы переправить нас через площадь. Тётя Катя поехала к Михайловым, с которыми списалась заранее, а мы к Диме, папиному сыну от первого брака. Он жил тогда на Тверском бульваре во флигеле дома литераторов [«дома Герцена»] вместе с писателем Свирским [автором книг в жанре «босяцкой жизни»].

По приезде папа сразу стал звонить в Кунцево дяде Мише. Этот разговор стал семейным анекдотом. К телефону подошла тётя Наташа, папа спрашивает: «Наташа, Миша дома? Позови его к телефону!» – «А кто говорит»?» – «Брат Митя». – «Кто-кто?» – «Брат Митя! Вот глухая тетеря». – «Объясните, кто говорит?» – «У тебя муж есть?» – «Есть». – «У мужа брат есть?» – «Есть». – «Брата зовут Митя?» – «Да». – «Так вот: говорит брат Митя». – «Говорите громче!» И всё снова-здорово, и так раз пять. Так и не удалось папе поговорить с дядей Мишей, что очень жаль, т. к. дядю вскоре сослали, и мы его не видели очень долго.

Дело было так: поселковый совет предложил дяде Мише продать им его дом, чтобы они устроили там ясли, а ему взамен предложили предоставить квартиру. Он отказался, т. к. жил сдачей комнат в наём. Вскоре у дяди Миши снял комнату бывший белый офицер. Как-то он рассказал дяде модный анекдот: «Какая разница между Калининым и подкидным дурачком?» А через пару дней дядю Мишу забрали на Лубянку и предъявили обвинение за рассказывание политических анекдотов [статья 58-10 «антисоветская агитация и пропаганда»]. Дядю сослали на Соловки, дом конфисковали. Через 5 лет дядя Миша вернулся с -10 [неофициальное наименование принятой в СССР репрессивной меры – запрета проживания в крупных городах]. Но Дуров выхлопотал дяде Мише разрешение поселиться в Ногинске, и дядя устроился там юрисконсультом на заводе Грампластинок.

СТАРЫЕ ГОРКИ

У Димы мы переночевали, а наутро отправились в Болшево. Папа очень долго не мог найти жильё. Наконец, арендовал дачу в 2,5 км от станции Болшево в Старых Горках [ныне пос. Первомайский]. Там мы и поселились. Дача была большая – 6 комнат. Огромная веранда и парк 1,5 десятины [около 1,5 гектаров], а точнее – отгороженный участок леса, на опушке которого стоял дом. По утрам мы собирали на участке грибы и землянику. Перед домом росли кусты малины, был разбит цветник.

Чтобы оплачивать аренду, комнаты нужно было сдавать. Первое лето жили у нас Завадовские – семья директора зоопарка, сестра жены директора с сыном, Дима с [женой Софьей] Рафаиловной и Павлушка [Миллиоти]. Первую зиму у нас жил папин сослуживец по Наркомфину Соколов с женой и дочерью Тамарой. Тамара окончила школу, готовилась к поступлению в театральное училище [студию] Завадского. Её готовила Вера Георгиевна Орлова. На экзамене Тамара читали стихи Веры Инбер «Васька-свист [в переплёте]», «Больной» Мережковского и «Утро туманное…» и поступила. Вечерами я присутствовала на её занятиях, что мне очень нравилось. В маленькой комнате напротив кухни поселились муж и жена, якуты из Вилюйска.

Я поступила в 5-ю загородную школу, которая была при детском доме и находилась рядом с нами. В этой школе я проучилась всего год, т. к. в Наркомпросе посчитали, что воспитание в школе проводится слишком интеллигентно, и расформировали школу вместе с детдомом. На даче, где была школа, открыли детский сад-приют.

Поскольку школа была при детском доме, в ней было полное самообслуживание. На перемене дежурный должен был подмести класс и вытереть доску и парты. Помню, сколько было смеху, когда мне впервые пришлось подметать пол, я пришла домой в слезах. Однако скоро научилась дежурить даже на кухне – чистить картошку, мыть посуду и пр.

Из учителей хорошо помню четверых: директор Дмитрий Петрович Волков преподавал арифметику, аккуратный старичок Устин Осипович Маленький преподавал географию, Анастасия Сергеевна Величко преподавала русский язык и литературу (она так живо, интересно и увлекательно преподавала, что это определило мой выбор специальности) и Зауэр Марта Александровна преподавала немецкий. Это была женщина лет 50, слабовольная и добрая, которую никто не уважал и не слушался.

В этой школе близких подруг я не завела. Дружила с