и там, но всё же в целом это был некий вразумительный текст. Но и он начинался весьма странным образом: «Вжж. К. Катя. Каааатя. Алёшка. Шкаааа!!! NaCl. C2H5OH… Кажется, расписалась. Никогда не думала, что это так трудно…»

Всё это написано было с ужасными ошибками. Читать написанное до конца я не стал — Катерина на кровати вдруг заворочалась, и я немедленно вернул листок на место в общую стопку. И совсем уже было хотел покинуть комнату, как Катерина вдруг перевернулась на спину, вытянула руки кверху и сладко потянулась. При этом она даже выгнулась дугой, и вся ее голая грудь оказалась передо мной, как на ладони. Она так и торчала кверху двумя округлыми холмиками, которые венчались розовыми напряженными вершинами.

А в голове у меня почему-то промелькнула глупая мысль: «Как же я сегодня службу нести буду?»

Несколько очень долгих мгновений смотрел я на эту голую белую грудь, а потом вдруг понял, что Катерина тоже смотрит на меня изумлённо. Вдруг она резко опустила руки и рывком надернула на себя одеяло, закрывшись до самого подбородка.

— Сумароков, твою мать! — закричала она. — Ты совсем сбрендил⁈ Ты что тут делаешь⁈

Я поторопился отвернуться к стене, оказавшись к Катерине спиной.

— Я… стало быть… проведать вас зашёл, сударыня! Справиться, стало быть, о здоровье вашем, потому как назябли вы вчера порядком. Босая столько прошагали в ночи, вот я подумал: не поднялся ли жар у барышни?

— Да не поднялся у меня жар! Поди прочь, мне одеться надо! Да ещё в этот твой… нужник сходить… Что б тебя!

Я сломя голову кинулся к выходу, но у самой двери Катерина меня остановила громким окликом:

— Алёшка!

Я замер, боясь обернуться.

— Ты куда собрался?

— Так вы ж сами велели убираться вон…

— Да я не об этом совсем! Ты куда так вырядился, словно павлин?

— Так ведь служба у меня, сударыня! Ассамблея нынче у князя Бахметьева в усадьбе, а это значит, что тьма народа там будет. Нам с генерал-полицмейстером заранее осмотреться надлежит, слабые места охраною прикрыть, посты в надлежащих местах расставить.

— Это зачем ещё? — удивленно спросила Катерина.

— А чтобы дел разбойных творить соблазну ни у кого не было! Наш лихой народ очень любит опосля таких ассамблей подстерегать кого-то в тёмных местах, да золото с камнями драгоценными отнимать. Могут и ножичком ткнуть. Ножичков у народа полным-полно. А нам потом с генерал-полицмейстером ищи-свищи их по всему Санкт-Петербургу…

— Подумать только… — я слышал, как Катерина заворочалась на кровати — толи поворачиваясь на бок, толи вставая. — Ты, оказывается, такой важный фрукт!

— Ну-у-у… — уклончиво промычал я. — Имеем такую особенность.

Что есть, то есть. К чему излишняя скромность?

— Ладно, проваливай, — добродушно разрешила Катерина. — Завтрак скоро будет?

— Гаврила с минуты на минуту подаст.

— Без меня не начинайте. Где у вас тут умыться можно?

— Я распоряжусь, чтобы Гаврила принес вам кувшин с теплой водой, таз и полотенце…

После этих слов я поторопился удалиться. В столовой мне некоторое время пришлось сидеть в одиночестве, пока Гаврила носился туда-сюда с тазами и кувшинами. Потом к столу вышла Катерина. Выглядела она точно так же, как и накануне ночью, с той разницей лишь, что волосы ее теперь были аккуратно зачесаны назад и скручены в тугую шишку на затылке, обвязанную какой-то тесьмой. От этого шея казалась длинной и очень изящной, а глубокие ямочки над ключицами были наполнены тенью.

Сев за стол напротив меня, Катерина звонко хлопнула в ладоши и растёрла их.

— Чем нас сегодня Гаврила потчевать будет⁈ — весело спросила она. — Надеюсь, на этот раз обойдёмся без жаренного сала?

— Жаренного сала нынче не будет, — пообещал Гаврила. — Я с утра в лавку сбегал, мясного пирога купил, да сыра голову в запас. Дырявый. Из самой Швейцарии, говорят. Еще чай у нас имеется. Или барышня бокал вина пожелает?

Катерина коротко хохотнула.

— Я что, больная с утра винище жрать? — И тут же спохватилась. — Ой, извини! Не люблю вино с утра, меня от него в сон тянет…

Улыбаясь, Гаврила расставлял перед нами блюда с нарезанным пирогом, кусками сыра и чайные пары. Из пузатого фамильного чайника китайского фарфору длинной струей разлил по чашкам темный ароматный напиток.

— Вам со сливками, сударыня? — поинтересовался Гаврила, указав на маленький сливочник из того же сервиза.

— Валяй! — позволила Катерина. — Гулять так гулять!

Какое-то время стояло молчание, мы были заняты едой. Покончив с пирогом, Катерина взяла кусочек сыра, откинулась на стуле и стала откусывать от него понемногу, запивая чаем.

— А что, Алёшка, успел ты прочитать мои записки? — спросила она.

В глазах её блестела хитринка. Я утёр губы салфеткой, кинул её на стол и покачал головой.

— Лишь самую малость, сударыня. Прошу простить моё любопытство, но уж больно интересными были обстоятельства нашего с вами знакомства.

Катерина вдруг недовольно наморщила носик.

— Послушай, Сумароков… Ты меня уже видел голой, один раз целовался со мной и ещё предлагал помочиться в ночной горшок… Может тебе уже пора начать называть меня на «ты»? Я же называю тебя. Вот и ты попробуй!

Я смотрел на неё, замерев, но язык у меня не поворачивался.

— Э-э-э… можно, конечно, и попробовать…

— Ну! — подстегнула меня Катерина. — Не бойся ты, я не кусаюсь! Скажи: «Катя, передай мне сыр!»

Гаврила у меня за спиной коротко гыгыкнул.

— Я не хочу сейчас сыру, — ответил я не очень уверенно.

Катерина вдруг стукнула кулачком по столу, отчего посуда на нем так и звякнула. От неожиданности я замер. Катерина показала мне кусок сыра.

— Повторяй за мной! — повелительно сказала она. — «Като, передай мне сыр»…

— Хорошо, хорошо! Воля ваша!.. «Като, передай мне сыр»…

— Еще раз, — потребовала она.

— «Като, передай мне сыр!» — едва ли не выкрикнул я.

Катерина сразу успокоилась. Закинула в рот кусочек сыра и утерлась салфеткой.

— Ладно, сгодится, — заявила она. — Посредственно, конечно, но сгодится. Артист из тебя так себе, Сумароков.

Я развел руки в стороны. Вопросил с недоумением:

— Но сыр ты мне передашь или нет?

— Так ты ж не хотел, — усмехнулась Катерина.

— Теперь хочу!

Гаврила, которому, видимо, надоело наблюдать за нашей перебранкой, подошел к столу,