Возможно у меня даже челюсть слегка отвисла. А что глаза выпучились — так это совершенно точно.

— Быть того не может! Двадцать четыре! Честно признаться, сударыня, я полагал, что вам не больше восемнадцати!

Катерина заулыбалась, махнула на меня рукой.

— Ой, да брось ты! Скажешь тоже!

— Истинный крест… — я торопливо перекрестился. И тут мне прямо в голову ударило: — Сударыня, так может у вас и муж имеется⁈ Может вы просто все позабыли?

Катерина неожиданно рассмеялась. Пихнула меня в плечо своим плечиком.

— Может у меня память и отшибло, — заявила она, — но я точно помню, что мужа у меня нет. Так что не бойся, Алешка, не прибежит он к тебе посреди ночи и не вызовет на дуэль.

Я немного смутился.

— Да я и не боюсь… А что касаемо дуэлей, сударыня, так я в них всегда немалую ловкость проявлял.

— О как! — Она немного отстранилась от меня, но лишь для того, чтобы посмотреть со стороны с каким-то новым выражением лица. Но ничего неприятного для себя я в этом не заметил. Мне показалось даже, что в глазах у нее появился живой интерес. — Тебе доводилось принимать участие в дуэлях?

— Доводилось.

— На шпагах или на пистолетах?

— Дуэли положено проводить на шпагах, сударыня, ибо только она способна в полной мере защитить честь дворянина. Однако, я слышал, в последнее время все больше входят в моду дуэли на пистолетах, но самому мне в подобном не доводилось принимать участие. Выстрел — это всего лишь воля случая. А хороший удар шпагой — это всегда твой собственный нрав и крепость руки!

— Бред какой… — со смехом отозвалась Катерина. — Если хочешь знать, дуэль не имеет никакого отношения к установлению справедливости. В драке на шпагах побеждает тот, кто лучше фехтует, а в дуэли на пистолетах — тот, кто лучше стреляет. Только лишь и всего.

Самое интересное, что в ее словах была доля истины. Я и сам неоднократно приходил к подобному выводу в своих размышлениях о дуэли. Зачастую на них гибнут те, кто был точно прав в своих претензиях, а победу торжествуют всякого рода подлецы и негодяи. Случается, конечно, и наоборот, но это только подтверждает тот факт, что любая дуэль — это не более, чем соревнование фехтовальных навыков.

Но дело тут вовсе не в том, кто кому пустит кровь. Дело в самой возможности защитить свою честь, не прибегая к судам и не подыскивая для того доказательств. Это способ привлечь внимание света к своей проблеме, а уж он сам расставит свои предпочтения в этом вопросе…

Но вслух я ответил коротко:

— Возможно вы и правы, сударыня.

Катерина фыркнула:

— Возможно! Мы оба знаем, кто из нас прав… Нет, я, конечно, поддерживаю возможность собственноручного наказания всяких там негодяев, но я против убийства.

— Иными словами, вы сторонник дуэлей, но противник смертельного исхода на них? — уточнил я.

— Именно!

— Что ж, не стану с вами спорить…

Я и в самом деле не хотел спорить на этот счет. Не далее, как две недели тому назад Ванька Ботов, друг мой сердечный, вызвал на дуэль Мишку Гогенфельзена, который мне не менее дорог. Все упрашивали их решить вопрос миром, потому что и вопрос-то там был — тьфу, плевый! Просто за картами зашел у них спор, нужны ли были государству российскому такие гонения на чародеев, какие учинил его светлость князь Черкасский с дозволения на то государя нашего императора, или же только вред от этого вышел.

Ох и спорили они, ох и кричали друг на друга, да так, что никто их угомонить не смог. А Ванька тогда схватил перчатку и бросил ее прямо Гогенфельзену в харю. «Коль уж вы такой непонятливый, сударь, — говорит, — так я вам объясню свою точку зрения другим способом!»

А Гогенфельзен выпрямился, уронив стул, бросил карты на стол и холодно ответил: «Хорошо, сударь. Назначьте место и время, и там я вам покажу, кто из нас был прав, а кто просто крикливый болван!»

Я очень надеялся, что на следующий день страсти поутихнут, что дуэлянты наши в конце концов обнимутся, и мы все вместе отправимся пить шампанское за счет Ваньки Ботова. Но вопреки ожиданиям, мириться они не стали. Гордость им, видите ли, не позволила! И Гогенфельзен нанизал Ваньку нашего Ботова на шпагу, как куропатку, на первом же выпаде. Попал меж ребер под ключицей. Чуть ниже — и точнехонько в сердце угодил бы.

Ванька ни секунды на ногах не простоял, сразу же упал. Гогенфельзен перепугался, шпагу выронил, башкой своей лохматой закрутил по сторонам: «Братцы, я не хотел его убивать! Я только по руке задеть хотел! А он сам на клинок наделся! Вы же видели, братцы!»

В общем, не очень хорошо все закончилось. Так мы шампанского и не попили за примирение. А Ванька Ботов до сих пор отлеживается у себя в казарме лейб-гвардии Преображенского полка. Весь в поту мечется. И не знаю даже, выкарабкается ли. Уж больно худо ему…

— Алешка! — окликнула меня Катерина. — Я задам вопрос, но ты не считай меня сумасшедшей, ладно?

К чему тут спорить? Да и кто спорит с умалишенными…

— Ладно.

— Напомни, какой сейчас год?

— Год ныне одна тысяча семьсот сорок седьмой от рождества Христова, — отозвался я. — Или же семь тысяч двести пятьдесят пятый от Сотворения мира. Это уже кому как угодно, сударыня.

— Спасибо, — совсем не к месту поблагодарила Катерина. — Примерно так я и думала… Можно тебя еще кое о чем попросить?

— Разумеется, сударыня. Чем смогу — помогу.

Она высунула из-под плаща голую руку.

— Ущипни меня. Только посильнее, чтобы я почувствовала. Я пыталась сама себя ущипнуть, но сильно не получается.

Я напыжился, глядя на нее исподлобья с полнейшим непониманием.

— Я не хочу причинять вам боль! Да и зачем вам это?

— Нужно! — жестко отозвалась Катерина. — Не бойся!

— Я и не боюсь, просто не привык щипать девиц.

— Ничего, привыкнешь… Давай уже!

Последнюю фразу она буквально выкрикнула, и я послушно взял ее пальцами за кожу над запястьем и слегка ущипнул.

— И это все? — возмущенно прошипела Катерина. — Тебя силы покинули от голода? Щипай сильнее!

— Да не могу я!

И тогда она размахнулась и довольно чувствительно врезала