Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Когда я собралась замуж, учась на первом курсе института, дома был скандал, даже на скандал, а настоящий ураган. Моя мама, которая ни разу не повысила на меня голос, кричала: «Ты не сможешь учиться! Не никогда не выбьешься в люди! Он – голодранец! Еще беднее, чем мы с тобой! Не торопись, подожди до пятого курса! Хочешь, я перед тобой на колени встану? Если ты сейчас уйдешь, то ты мне – не дочь!»
Я ушла. Мое сердце разрывалось надвое, но я ушла к Сергею. Бедная моя мамочка! Теперь, став матерью, я понимаю, что она пережила. Но как я могла оставить Сергея? Как я могла жить без него? Мы были с ним одним целым, с одним дыханием, одним взглядом, одной кровью и кожей. Мы встретились осенью, в огромной бесконечной толпе наши глаза нашли друг друга с тем, чтобы вечно смотреть на свою вторую половинку. Наша встреча была, подобна взрыву, извержению вулкана. Земля остановилась и замерла на месте, когда соприкоснулись наши руки. Каждая минута, проведенная друг без друга, казалась нам величайшей мукой. И невозможно было терпеть ту муку.
Свадьба у нас была бедная, студенческая. Мы с Сережей еле наскребли денег на угощение. Платье для свадьбы мне дала моя подруга Марина. Это было выпускное платье ее младшей сестры Маши. Маша такая же миниатюрная и худенькая, как я. И ее платье подошло мне. Платье было розовое, длинное с широкой юбкой к низу, и оно казалось мне сказочно красивым. Я его аккуратно постирала, починила оборванный в одном месте подол. На голову приколола белые искусственные цветы, вместо фаты. На золотые кольца денег не хватило. Мы купили дешевые колечки. Мое колечко быстро облезло, но я все равно не снимала его с руки.
На что мы рассчитывали, когда поженились? На Сережину тетку в Тамбове? На мою мать? Нет. Только на себя. Мы были бедные, но мы любили друг друга! И деньги для нас не значили ничего, когда с нами было такое богатство любви, что не купишь за всё золото мира. Мы сняли маленькую комнату в полуподвале. Как же я была счастлива там, в тех обшарпанных стенах, в полумраке узкой комнаты, сырой воздух которой светился и сиял от нашей любви. Сережа учился и подрабатывал, он уже тогда был классным программистом. Единственной ценностью в нашей комнате был Сережин компьютер. Несмотря на то, что денег нам едва хватало, мне он категорически запретил работать. Он считал себя главой семьи, ответственным за меня, а ему было всего 19 лет. Я ходила в институт, сидела на лекциях, но мысленно была с ним. Как я неслась после занятий домой, в свой полуподвал! Считала минуты до встречи с ним. Какое это счастье, в любимых глазах видеть себя!
Девчонки мне жутко завидовали. Мы с Сережкой даже внешне походили друг на друга, нас можно было принять за брата и сестру. У него были такие же чуть вьющиеся светло-русые волосы, серые глаза, круглое лицо.
***
Марине было стыдно, она не сказала Маше всей правды, ради чего она опять вернулась пожить в коттедже. А что собственно было рассказывать? Какие-то неясные подозрения, необоснованные и ничем не подтвержденные, навеянные внутренним голосом Марины. И что с того, что обе женщины работали в одной клинике? Раиса Лаврушкина жила недалеко от этой клиники, ей удобно было ездить на автобусе. Где бы еще она нашла работу в своем «медвежьем углу» на самой окраине Москвы? И почему бы в той же клинике не работать Татьяне Васильевне Сухоруковой. Она медсестра, не в библиотеке же ей трудиться?
Маша с готовностью согласилась свозить Марину в «Незабудку». Она радостно суетилась вокруг сестры.
– Я знала, что тебя зацепит. Поговоришь с людьми, фотографии сделаешь новые, и статья получится.
– Спасибо, Машенька.
Маша радовалась, а у Марины сердце замирало от нехорошего предчувствия. На душе скребли кошки. Ох, уж эти кошки! Марина помнила, что ошибаются они редко.
Сегодня Марина другими глазами смотрела на здание детского неврологического центра.
Она внимательно разглядывала мощную бронированную дверь с глазком, ведущую в клинику «Абсолют», и размышляла: «Что прячется за этой дверью? И зачем они построили такой высокий забор?»
– Машенька, а чем занимаются Ваши соседи? Кого лечат?
– Кого? Детская иммунология, – голосок Маши зазвучал неуверенно, – вроде бы. Я что-то слышала от наших врачей.
– А поподробнее?
– Хорошо, я узнаю. Я не пойму, зачем тебе? Ты хочешь написать статью о той клинике? Марина, да ты не слушаешь меня! Марина!
Марина действительно ее не слышала. Марина стояла на лестнице, ведущей на третий этаж «Незабудки». С лестничного пролета в окно Марина увидела край двора клиники «Абсолют», двора, где гуляли дети. Марина оцепенела: ей показалось, что в толпе детей мелькнул розовый наряд Ляли Лаврушкиной. Марина торопливо сделала несколько снимков.
Маша водила Марину по кабинетам, что-то рассказывала. Марина привычно включила диктофон. Она не воспринимала сестру. Ее сейчас интересовало то, что находилось в правом крыле здания. «Стены глухие. Кирпичная кладка. Ее сделали позже. А подвал интересно они тоже перегородили?»
– Маша, скажи, а нет ли у вас плана здания?
– Какого плана?
– Например, схемы эвакуации при пожаре? В каждом учреждении должна быть такая схема.
– Зачем тебе?
– Маша, я тебе дома объясню. «Здесь кругом видеокамеры и посторонние люди».
– Хорошо, я постараюсь что-нибудь поискать.
Маша ходила в последнее время грустная, а Олега Марина не застала ни в один свой приезд. Помнится, Маша говорила, что он много работает, и не на домашнем компьютере. Поэтому рано уходит, поздно возвращается. А сейчас вообще ничего не говорит об Олеге. Марина предположила невероятное: супруги Ярославские поссорились в первый раз за четыре года семейной жизни.
«Надо бы ее расспросить после обеда, – подумала она. – Или лучше не спрашивать? Они потом помирятся, а я – лишний свидетель ссоры».
Марина не стала дожидаться, когда Маша кончит работу, а ушла домой пешком, благо дождя сегодня не было. Прогуляться напрямик через лесок по просеке было сплошным удовольствием, но Марина не смотрела по сторонам, Ей не терпелось увидеть результат съемки.
После обеда, пустив Сашу на ковер с его любимой игрушкой, мешком ярких пластмассовых кубиков,