Ехать было недолго. Дача находилась в каких-нибудь двадцати-тридцати километрах от МКАД, так что вскоре мы свернули в проселок. Нас обступили сонные, укрытые снегом ели. Некоторые дома, осиротевшие до лета, утонули в сугробах по окна.

К дому Всеволода вела расчищенная дорожка от самых ворот. Он легко вкатил по ней свой «Лексус», развернул и встал под навес.

– В гараж не буду загонять. Завтра выедем пораньше. Думаю, не засыплет.

Вот еще чего я боялась! Именно этого! Он уже заранее знает, что завтра ему захочется избавиться от меня, как можно скорее. Я ничего не ответила. Сидела, ждала, пока он выйдет из машины, но он не спешил. Смотрел на меня очень внимательно. Потом потянулся, поцеловал в щеку.

– Ничего не бойся, малыш!

Вышел. Помог выйти мне. Держа за руку, повел в дом.

Мы оказались в большой светлой комнате с мягким-премягким ковром. С низкой-пренизкой квадратной тахтой. С канделябрами и камином.

Всеволод включил музыку. Что-то тихое, на французском. Вместо света оставил свечи. Подошел, сунул мне в руку мобильник.

– Не хочешь предупредить своих домашних?

– Точно. Спасибо. Я бы забыла.

Я поговорила. Он, убирая сотовый обратно в карман, уточнил:

– Значит, теперь я – Ирка?

– Временно. Только на сегодняшнюю ночь.

– Твое сходство с «Тату» пугает меня.

– А меня пугаешь ты, – честно призналась я.

– Я вижу, – сказал он очень спокойно. – Почему?

– Не знаю.

– Зато я знаю. Ты боишься влюбиться.

– Что за глупости?

– Ну-ну-ну… Вся ощетинилась, как перед прыжком. А как ты хотела без этого? Мужчина познает любовь через физическую близость.

– А женщина?

– Тебе виднее. Но думаю, что женщина вполне может обходиться без секса.

– Если женщина может обходиться без секса, значит, она не любит. К любимому человеку хочется прикасаться. Хочется ему принадлежать. Рожать ему детей, в конце концов!

– Я бы подискутировал с тобой на эту тему, но, боюсь, она заведет нас в тупик.

Мы все еще стояли возле окна. Там, откуда я звонила домой. Только теперь я ощутила, как у меня гудят ноги, – новые туфли, хоть и были удобными, но к высокому каблуку я не привыкла.

Я разулась. Подошла к Лихоборскому. Обняла, прижалась к нему щекой.

Он тоже обнял меня.

– Ты совсем еще маленькая.

Мы стояли так довольно долго. Потом Всеволод неожиданно предложил:

– Будешь чай?

– Буду! – мне и вправду так захотелось чаю – сладкого, с лимоном. – А лимон есть у тебя?

– Все сделаем в лучшем виде, – пообещал Всеволод, разомкнул объятия и направился к выходу. – Ты присядь пока. Я сейчас все принесу!

Только я уселась и вытянула ноги, чтобы они хоть немного отдохнули, как в дверях снова появилась голова Лихоборского.

– На, возьми! Тебе в этом будет удобней! – он кинул мне белую джинсовую рубашку.

Я немного подумала и действительно решила переодеться. Оставшись в нижнем белье и колготках, нацепила рубаху. Она оказалась достаточно длинной, чтобы прикрыть все вызывающие места. Застегиваясь, я смотрела в окно. Какая же за городом красота! Снег чистый, белый-белый. Как будто и не конец зимы вовсе, а только ее начало.

– Ух ты, какие ножки!

Лихоборский вошел с подносом, на котором стояли чашки, сахарница и блюдце с лимоном.

– Нравятся?

– Не то слово!

Он отставил поднос, подошел и сразу стал меня раздевать. Путаясь в сумбурных объятиях, сбивчивых поцелуях, словах, я хватала его за лицо, отвечала на поцелуи и тоже что-то шептала…

Все произошло так стремительно, что я даже не поняла, оправдал он мои надежды или нет. Зато я, судя по всему, его надежды оправдала.

Думая, что он спит, я стала потихоньку вылезать из постели. Нужно же было выпить свой чай.

– Стоять! – он обхватил меня сзади и снова втащил под одеяло.

И все повторилось.

Только ощущения мои теперь уже были другими. В точности, как тогда – во время танца. Для меня больше не было времени. Было только то, что было. И потом это полусонное состояние, когда ты еще до конца не понимаешь, а только догадываешься на самых задворках сознания, что никуда тебе уже от него не деться. Не на небо. Не под воду. Никуда…

В этой безумной неге я растворилась. Уже засыпая на пригревшем меня плече, я все продолжала трогать его губами, пыталась запомнить, какое оно – на вкус, на запах… Прохладное. Все еще немного влажное, солоноватое. Пахнет чем-то особенным. Свежим, слегка горчащим. Может, полынью?

Так и не подобрав достойного сравнения, я провалилась в сон. И проснулась, уже когда комнату застилал бледный свет. В окно сквозь серую мякоть туч глядело далекое мглистое солнце. День стоял пасмурный. Определить, сколько времени, было невозможно. То ли раннее утро, то ли уже середина дня. В любом случае пора было вставать. Неровен час, железного коня Лихоборского завалит снегом. Сева мне этого ни в жизнь не простит!

Неожиданно я почувствовала через толстое одеяло, как кто-то мягко вспрыгнул мне в ноги и бесцеремонно засеменил по телу. Я приподняла голову. На меня с устрашающей неизбежностью надвигалась лысая образина. Уже через секунду прилизанная мордочка ткнулась мне в подбородок и слюняво обнюхала.

Кошка-сфинкс! Фу! Как можно держать это чудовище в доме? Это не животное, настоящий мутант!

Содрогаясь от брезгливости, я отшвырнула от себя инопланетного монстра. Тощее безволосое тельце неуклюже брякнулось на пол и, поджав крысиный хвост, юркнуло под стол. Из темноты на меня уставились два укоризненных глаза.

– Тьфу на тебя! – шепотом ругнулась я, утирая лицо.

Мой нежный рыцарь лежал на спине, закинув руки за голову. Чему-то улыбался во сне. Я аккуратно придвинулась к нему, стараясь не разбудить. Нет, все-таки он – не чистокровный блондин. Брови, щетина, волосы на груди и в подмышечных впадинах темные. Может, подкрашивается? Я взяла в пальцы прядку со лба, просеяла, как песочек. Да нет, не похоже. Провела тыльной стороной ладони по груди, по животу – твердым, как камень.

Зато посещает тренажерные залы! Вон какой пресс накачал! Слава богу, еще не слишком усердствует. Терпеть не могу, когда у человека вместо туловища гора мышц.

Дальше было неинтересно. От пупа и ниже Севу скрывало цветастое одеяло.

Я снова обратилась к лицу.

– Нравлюсь? – вдруг слетело с безмятежно улыбающихся губ.

Всеволод лежал все так же с закрытыми глазами. Но, как выяснилось, следил отнюдь не за сюжетом сновидений. Вот гад!