Следом за янычарами показалось соединение балтаджилеров — алебардщиков внешней службы. Их головы украшали забавные уборы в форме колпака, свисающего на спину своей широкой частью. Наконец появились высокие сановники, следующие в сопровождении своих слуг, и сам великий визирь. Вдруг из ворот выплыло белое облако и устремилось вперед — это были капычи, дворцовые привратники, в огромных головных уборах из белых перьев. Над облаком, на вороном арабском скакуне, возвышался сам Абдул-Надул — сиятельный султан.

— Надо же, как похож на изображение в книге! — ахнула Варя.

— Это изображение похоже на оригинал, — машинально поправил Птенчиков.

Действительно, лицо юного султана казалось перенесенным в действительность с миниатюры. Соответственно выглядела и одежда: расшитый золотом парадный халат, голубые шелковые шаровары и затейливо завернутый тюрбан, увенчанный драгоценным эгретом с бриллиантом невероятной величины.

Толпа заволновалась. Подданные Абдул-Надула пытались упасть ниц, но для выражения восторженных чувств им не хватало места: люди безуспешно толкались, и первые ряды мигом оказались в ногах янычар. Те в свою очередь принялись лягаться и пинаться, пытаясь подравнять утратившие стройность колонны. Не видя другого выхода, стоящие на площади плечом к плечу жители Истанбула дружно присели, изогнув шеи и скособочившись в жалком подобии верноподданнического поклона.

— Что ж, мы убедились, что на миниатюре изображена именно эта сцена, — довольно констатировал Птенчиков. — Султан — будто сфотографирован, погода — один к одному. Осталось только найти художника, запечатлевшего этот торжественный момент.

Варя выдернула из-под ноги своего соседа край паранджи:

— Иван Иванович, я сдаюсь. Мне бы хоть вас не потерять в этой толпе!

Птенчиков сдавленно крякнул, принимая тренированным животом удар чьего-то локтя, и с сосредоточенным видом постучал себя по лбу.

— Мэтр, это вы обо мне… или об этом человеке? — смущенно поинтересовалась Варвара.

— Что ты, Варенька! — всполошился Птенчиков. — Разве я когда-нибудь позволял себе некультурные жесты? Я пытался активизировать третий глаз, чтобы настроить канал телепатического общения с Егором. Пора бы нам выйти на связь.

— Ох, извините, — окончательно стушевалась его ученица.

Птенчиков прикрыл глаза и постарался как можно реалистичнее представить себе сидящего в машине времени Гвидонова.

— Егор, Егор, как слышно? Прием!

— Слышимость идеальная! — тут же загудело в области среднего уха. — Только щекотно… — Гвидонов не удержался и хихикнул. К счастью, его строгая супруга этого не слышала.

— Прошу доложить обстановку, — направил очередной мыслеимпульс мэтр.

— Теплеет. Скучно. Антипов не появлялся.

— Продолжай наблюдение. Наши расчеты оказались верны, праздничная процессия выглядела совсем как на миниатюре. Будут новости — сигнализируй.

Он потряс головой, переключая внимание с воображаемого Гвидонова на живую Сыроежкину.

— Ты права, отыскать сейчас в этой толпе художника не получится. Думаю, пробираться в мечеть на праздничную молитву нам с тобой необязательно. Давай-ка выпьем где-нибудь чайку и обдумаем план дальнейших действий.

И детективы, пыхтя и отдуваясь, стали пробираться в сторону кривого переулка, где заманчиво виднелась чайхана.

А на противоположной стороне площади так же стремился углубиться в путаницу узких улочек высокий человек в скромном костюме художника. Он увидел все, что хотел, и остался удовлетворен своими наблюдениями.

После полудня заметно потеплело. Ветер разметал тучи, и солнце жадно накинулось на несчастные «сугробики». Через пару часов единственным напоминанием о внезапном капризе стамбульской осени стали огромные лужи да противная грязь, настойчиво липнущая к обуви горожан. Ивану стоило большого труда убедить Варю не задирать без конца подол едва ли не до ушей.

— Но я же вся перепачкаюсь, — стонала бедняжка, безуспешно пытаясь преодолеть вброд очередную яму, заполненную серо-коричневой жижей.

Когда детективы добрались до безлюдной в этот праздничный час чайханы, Варин наряд сильно смахивал на мешок из-под картошки, забытый в поле нерадивым хозяином.

— Иван Иванович, я не могу думать в таком виде, — в отчаянии прошептала девушка, забиваясь в самый темный угол. — И как я теперь, по-вашему, должна пить чай? Всасывать через эту ужасную сетку, будто кашалот?

— Да, проблема, — растерялся Иван. — А может, приподнимешь подол, я подам тебе пиалу — и устроишь чаепитие внутри паранджи?

Варя брезгливо приподняла замызганный край своего одеяния, но стоило Ивану поднести к нему пиалу, как от подола отвалился изрядный кусок глины и плюхнулся прямо в чай.

— Так и от жажды умереть недолго, — чуть не плача, пробормотала Сыроежкина. — Проклятый снег, почему ему было не выпасть неделькой раньше?

— Ты не права, Варенька: если бы не снег, мы бы не сумели вычислить не то что день — год прилета в лот древний город.

Он отхлебнул из пиалы, с сочувствием глядя на пригорюнившуюся ученицу.

— Иван Иванович, миленький, — проникновенно начала Варвара, — давайте купим мне приличную одежду! Клянусь, как только нужно будет законспирироваться, я без разговоров снова напялю на себя этот мешок. Заодно послушаем городские сплетни — базар для этого самое подходящее место. Может, придумаем, как попасть во дворец…

Иван протяжно вздохнул — как любой нормальный мужчина, он ненавидел хождение по базарам, а необходимость время от времени делать покупки втайне считал наказанием за какие-то неведомые прегрешения. Но Варя выглядела такой несчастной, да и идея сбора местных новостей была совсем неплоха… «В праздник Ураза-байрам принято обновлять одежду», — вспомнились мэтру слова Мамонова.

— Ладно, не станем отступать от местных обычаев, — махнул рукой Птенчиков. — Только постарайся не растратить сразу все командировочные, выданные нам в ИИИ: мне было бы неловко в первые же часы пребывания в прошлом обращаться за материальной помощью.

Радостно взвизгнув, Варя повисла на шее учителя, заставив пожилого чайханщика укоризненно покачать головой.

Центральный базар Стамбула втягивал в себя людей, как гигантский водоворот. Стоило лишь приблизиться к опасному краю, заглянуть без особой цели в пару лавчонок — и сохранить свои деньги в неприкосновенности оказывалось нереальным. Здесь можно было прожить целую жизнь: имелся свой постоялый двор, своя мечеть, больница и даже кладбище. Рынок, как большой город, был разделен на кварталы: гончарный, ювелирный, оружейный, ковровый. А торговые ряды, будто улицы, имели свои названия. Оборванные мальчишки толкали перед собой нагруженные товаром тачки, каждая размером с добрую телегу. Горланили навязчивые зазывалы, расхваливая свой товар. Словно соперничая с ними, ревели верблюды, потрясая колокольчиками. Многоликая, разноцветная толпа растекалась в разные стороны, вплетая свою речь — арабскую, китайскую, индусскую и ещё бог весть какую — в общий гомон.