— Уф, славно потрудились, — пропыхтел он, почесывая светильником вспотевшую от усердия спину. Заметив несчастную хозяйку, пытающуюся успокоить детей, он скорчил притворно-сочувственную физиономию:

— К моему глубочайшему сожалению, этот дом твоему мужу больше не принадлежит. — Он пнул сапогом спящего пьянчугу и с неожиданной злостью заорал: — Так что забирай немедленно этот мешок с трухой и проваливай вместе со всем своим выводком! Да не забудь возблагодарить Аллаха, что на уплату долга хватило одного лишь дома. До невольничьего рынка, знаешь ли, двадцать минут прогулочным шагом…

Алебардщики дружно загоготали. Онемев от ужаса, женщина схватила в охапку детей и кинулась прочь со двора. Ее мужа, так и пребывающего в блаженном неведении, балтаджилеры без церемоний перекинули через забор.

Стоило погромщикам скрыться за углом, как улица ожила. Вокруг несчастной стала собираться толпа — все дружно охали и всячески выражали свое сочувствие. Калитка дома ашджи-баши отворилась, и оттуда вышла стройная женщина. Пробравшись к соседке, она мягко взяла ее за руку:

— Успокойся, слезами дома не построишь. Бери детей, и пойдем к нам.

— Просто эпидемия какая-то, — пробормотала Варя, наблюдая за происходящим. — Ощущение, что половина Стамбула погрязла в долгах. Каково будет этой доброй женщине узнать, что ее муж тоже схвачен за неуплату? Приютила соседку, а ее и саму, того гляди, из дома выселят.

— Да, неприятно приносить дурные вести, но у нас нет выбора. Идем.

Иван окликнул жену ашджи-баши и, церемонно представившись, сообщил, что у него есть новости от почтенного Алишера. Вскоре они вместе с женщинами шли к просторному дому. Утомленные переживаниями детишки уже не могли плакать — они лишь всхлипывали, вздрагивая щуплыми плечиками. Варя сочувственно погладила по голове одного из малышей — и вдруг остановилась как вкопанная:

— Послушайте, у ребенка жар! — Она присела перед его братишками, ощупывая шейки и проверяя пульс. — Эти дети серьезно больны, неужели вы ничего не замечаете?!

Мать ребятишек залилась слезами:

— Как же не заметить, если они всю ночь метались на кроватках? Я только отправила служанку за врачом, как в наш дом нагрянули алебардщики. Больше я не могу рассчитывать на доктора — мне нечем будет с ним расплатиться…

— Я вылечу ваших детишек, — решительно заявила звезда натурологии. — Нельзя оставлять их в таком состоянии без помощи медицины.

Лицо матери осветилось робкой надеждой:

— Да наградит тебя Аллах, добрая девушка!

Хозяйка распорядилась устроить попавших в беду соседей со всеми удобствами и провела Ивана в уютную, щедро застланную коврами комнату. Скрепя сердце, Птенчиков поведал, что случилось с ее мужем. К чести хозяйки стоит отметить, что обошлось без истерики. Она будто окаменела, и лишь побелевшие пальцы быстро перебирали край теплого сеймана — местной разновидности стеганого жакета.

— Будь проклята эта чайхана! — прошептала несчастная женщина.

— Почтенный ашджи-баши владел чайханой? — удивился Птенчиков.

— Нет, мой муж ходил в чайхану.

— Неужели в Истанбуле цены на чай столь разорительны? — совсем растерялся Иван.

— Наверное, чай там заваривает сам шайтан, — горько усмехнулась жена повара. — С тех пор как открыли эту чайхану, наши мужчины, выходя из дома, забывают взять свой разум с собой. Что происходит в этом позабытом Аллахом месте, я не знаю — женщин туда не пускают, а мужчины ничего не рассказывают.

Тут дверь тихонько скрипнула, и в комнату вошла Варя:

— Дети уснули. Бедная мать осталась с ними. Этот пьянчуга, ее муж, так ужасно храпит, что с другого этажа слышно. А ведь раньше он совсем не пил. — Варя недоуменно нахмурилась. — Ничего не понимаю: Саадат говорит, что он каждый вечер уходил в чайхану, а поутру приползал в совершенно невменяемом состоянии.

— В чайхану? Неужели ту самую? — обернулся Иван к жене повара. Та лишь мрачно кивнула.

— Это сколько ж надо выпить, чтобы спустить все хозяйство и дом? — проворчала Сыроежкина, пытаясь прикинуть среднестатистическую стоимость метра стамбульской недвижимости в перерасчете на 100 граммов условного алкоголя. Ее размышления были прерваны появлением нового действующего лица: в сопровождении служанки в комнату вошла уже немолодая женщина в одеждах вдовы.

— Фатима! Здравствуй, сестрица, — подняла голову поникшая хозяйка.

— Мир твоему дому, Зульфия, — отвечала вошедшая. — Не поможешь ли ты донести мою нижайшую просьбу до слуха твоего достойнейшего супруга?

— Ох, Фатима… — всплеснула руками жена повара — и все-таки разразилась слезами. Рыдающие в режиме нарастающего крешендо сестры принялись делиться друг с другом своими горестями. Зульфия поведала, что ее супруг схвачен алебардщиками и брошен в зиндан, а Фатима рассказала, что ее сын, юный красавец Самид, гордость и единственная опора матери с тех пор, как Аллах призвал к себе ее любимого мужа, уже двое суток не возвращается домой. Ушел в злополучную чайхану, и… тут стенающая вдова ввернула столь затейливое глиссандо, что у учителя литературы потемнело в глазах.

— Хотела я попросить многоуважаемого Алишера сходить за сынком — меня-то в эту клятую чайхану не впустили — а тут такое горе… — Сестры, как по команде, заголосили с утроенной силой.

Даже одна скромно всхлипывающая женщина способна довести мужчину до нервного срыва, тут же наблюдался хорошо сработавшийся дуэт. Птенчиков беспомощно обернулся к Варе, но его ожидало новое потрясение: глаза юной помощницы стремительно краснели, наливаясь слезами сочувствия.

— Так, отставить рыдания! — гаркнул мэтр, решительно вскакивая с подушек и опрокидывая на ковер пиалы с недопитым чаем. — Я сам отправлюсь в эту таинственную чайхану, и без… как бишь зовут этого пропащего, в смысле — пропавшего юношу?

— Самид, — подсказала вдова.

— Вот-вот, без него оттуда не вернусь. А вы в это время… короче, сами придумаете, чем заняться.

Оказавшись на улице, Иван привалился к забору и протяжно вздохнул — посещение зловещей чайханы его пугало гораздо меньше, нежели пребывание в компании истерически настроенных дамочек.

Конспиративно заслонившись чайником, Иван поглядывал из своего угла, изучая обстановку. В общем-то изучать было нечего: простор, полумрак, пропылившиеся ковры, пузатый чайханщик, бросающий на него любопытные взоры исподлобья — и тишина… ибо кроме Ивана в заведении не было ни одного посетителя.

Мэтр пригнулся над пиалой и глубоко задумался.

Несмотря на заверения безутешной вдовы, он поначалу сомневался, что ее сын пропал именно в чайхане. Мало ли куда мог отправиться человек, немного отдохнув и утолив жажду! Правда, теперь его мнение изменилось. Заведение выглядело весьма подозрительно: в отличие от прочих точек «общепита», буквально переполненных по случаю окончания долгого поста, оно поражало своей безлюдностью. Однако явная убыточность чайханы не помешала ее владельцам вложить изрядные средства в оформление интерьера. На эти шикарные ковры было жалко садиться!