– Вот сволочь! Ким еще хуже, чем я думала о нем.

– Значит, денег ты не получила?

– Это не самое страшное, худшее могло случиться, если б ты не пришел. Фу, даже мысли не могу допустить, что… Этот урод Роберт ударил, и я полностью потеряла контроль, то есть совсем не соображала, как рукой пошевелить. В дрожь бросает, стоит вспомнить…

– Не вспоминай. Завтра Роб проспится, и ему станет стыдно.

– У таких стыда нет. У них есть только осознание, что мир со всеми атрибутами принадлежит их величию. А остальные – букашки и должны служить им. Захочет – подбросит букашкам монет, захочет – растопчет, на все его воля.

– На всякую волю самодура рано или поздно найдется уравновешивающий кулак.

Несмотря на недомогание, которое давно должно было бы пройти, Саша не заметила, как промелькнул час. Алексей оказался вовсе не сухим планктоном, а довольно интересным собеседником, ко всему прочему, с чувством юмора. Главное, он не специально юморил, проверяя реакцию собеседника, мол, каков я, а? У него это получалось походя, отсюда естественно. К тому же преисполненная благодарности Саша видела в нем… Ну, что может видеть девушка в молодом человеке, спасшем ее от насилия и готовом поплатиться за свой поступок работой? Конечно, истинного героя. С нимбом над коротко стриженной макушкой.

Подъехали к подъезду, Саша собрала свои сумки-пакеты и посмотрела на героя с ярко выраженным ожиданием, дескать, давай – назначай свидание, я готова. Он в ответ улыбнулся и подмигнул…

– До свидания, – сказала она.

– Пока. Удачи тебе.

Саша вышла из машины, благополучно дошла до подъезда, оглянулась. Алексей еще стоял на месте, пришлось ему помахать рукой, хотя видеть его в салоне не могла – стекла тонированные, а свет в салоне он выключил. В ответ дорогой внедорожник тронулся и оставил после себя белые клубы. Даже номера телефона не попросил, тупица! Нет, раз искал ее на фирме после корпоратива, значит, она понравилась ему. Что же произошло? Что Саша сделала не так?

– Офисный планктон, – вслух произнесла обиженная Саша, поднимаясь по лестнице. – Компьютер – бумаги, бумаги – компьютер… И никаких других интересов. Фу, как мне нехорошо…

Да, и тошнило немного, и голова как не своя. Она позвонила в дверь на третьем этаже, Изабелла Дмитриевна открыла и ахнула:

– Саша! Что у тебя с лицом?

– Один придурок…

Сил хватило войти в квартиру, но не дальше, внезапно ее всю охватила легкость, тело покрылось испариной и… каким-то образом Саша прижалась щекой к полу. Как это произошло, она не поняла, но пол был приятно прохладный, она блаженно прикрыла веки и, наверное, заснула. Прямо в прихожей.

* * *

– Можно? – предварительно постучавшись, спросил Иннокентий.

– Кто там еще? – послышался за дверью голос Оленевой.

Фактически получено разрешение, он смело открыл дверь, не опасаясь, что в него полетит некий предмет, однако на всякий случай только голову просунул в гримерку. Анфиса, сидевшая за гримировальным столиком спиной к входной двери, увидела его в зеркало:

– Ты? Ну и чего застрял? Залетай уж. Чем обязана?

То, что она неласково встретила, еще ни о чем не говорит, Оленева только подшофе излишне добра и общительна, а трезвая – вредная. Молодой человек вынул из-за спины руку с букетом хризантем:

– Это вам.

Надо было видеть ее лицо! Во-первых, она не выразила даже дежурного восторга из благодарности, можно подумать, цветы ей дарят каждый день. Во-вторых, на букет Анфиса лишь покосилась через зеркало, в третьих, проговорила насмешливо:

– Охренеть. Что надо? Только без брехни.

– Обижаете. Когда это я вам врал?

– Не врал, так соврешь, – проговорила Анфиса, растирая грим по лицу. – Мальчик, знаешь, сколько жизней я прожила? Не думай, что растаю, увидев букет в руках симпатичного молодого человека. Меня не прельстишь лестью, потому что про жизнь я знаю все. Но за цветы спасибо, садись и по-честному колись, что тебе нужно.

Крутая женщина, подумалось Иннокентию, с подобным характером он не сталкивался, потому озадачился: как с ней контачить? Откровенными в наше время бывают только дураки от рождения, а умные в состоянии обвести слабую женщину вокруг пальца. Но как быть с такой же умной? Для начала он воспользовался приглашением. Гримерка тесная, рассчитана на двух актрис, соседка не занята в спектакле, ее стулом и воспользовался Иннокентий, усевшись немного позади Оленевой, общаться с ней пришлось через зеркало.

– Ну? – произнесла она, не отвлекаясь от грима. – Что там у тебя?

Собственно, ничего нет предосудительного, если он спросит напрямую, каная под простачка:

– Что вы думаете по поводу упавшего софита?

– А почему ко мне… Постой, постой! – Анфиса полностью повернулась к нему с коварной улыбочкой. – Саша, да? Она твоя… м… девушка, да?

– Нет, не моя. Пока. Но она мне нравится. Очень. Саша считает, что фонарь грохнулся случайно…

– А ты так не думаешь? – в удивлении подняла брови Анфиса.

– Я… м… сомневаюсь. Мои сомнения ни на чем не основаны, это так… от беспокойства за Сашу. Ну, правда, сидит себе девушка каждую репетицию в кресле, ждет своего выхода, и вдруг – ба-бах! Фонарь падает прямо на сиденье, где она сидела всего секунду назад. Это как?

Пусть считает его влюбленным без памяти – от него не убудет, а сердце женское должно размякнуть, ведь любовь и все такое для противоположного пола – ведущая линия жизни. Но в Оленеву боги вложили чуточку другую программу, наверное, нечаянно перепутав ее с мужиком, именно поэтому Анфиса была далека от умиления:

– Ты понимаешь, что твои слова звучат… обвинительно?

– В каком смысле? – прикинулся шлангом Иннокентий.

– Ну, получается, ты подозреваешь, что кто-то в труппе подстроил падение софита. – Поскольку он молчал, что само по себе ответ, она продолжила: – Если еще проще, то некто из нашего театра решил уничтожить Боярову… Надеюсь, ты не думаешь, что софитом управляла я?

– Нет, конечно, – сказал Иннокентий, и его нельзя было уличить в неискренности. – Иначе я бы не пришел к вам.

Она снова развернулась к зеркалу лицом, продолжила накладывать грим, между делом рассуждая:

– Понимаешь, на моей памяти подобных падений не было, да и в истории театра вряд ли найдется идентичный случай, если только не землетрясение. Артисты народец паршивенький, но покушаться на чужую жизнь… это розлив голливудских легенд.

– Исключаете актеров? – уточнил он.

– При всей моей нелюбви к братьям по ремеслу, исключаю. Они способны на мелкие подлости в каком угодно количестве, но совершить нечто глобальное, что изменит сразу не только их, но все вокруг них, это равносильно подвигу, правда, со знаком минус. Видишь ли, те, кому есть что терять, дорожат и куском прокисшего пирога, рисковать они не любят, особенно, если риск ничего существенного не даст.