Сергей вынул из рюкзака прозрачную папку.

— Это мои анализы. СПИД, сифилис, гепатит — ничем таким я не болен. Есть бумаги из псих— и кожвендиспансера.

— Ты основательно подготовился, — похвалила я Глазьева.

Юноша пожал плечами.

— С седьмого класса опекой занимаюсь, знаю, что родителям надо. Если хотите, сброшу вам на электронку справки и договор.

— С тобой надо подписывать контракт? — поразилась я.

Глазьев кивнул:

— Да. Мы там укажем все, что я делаю, чего не делаю. И вам спокойно, и мне. Законной силы документ не имеет, но зато у нас недоразумений не возникнет.

— Люба Ермакова тоже опекой занималась? — остановила я мальчика.

Он вздрогнул.

— Нет. Почему вы спрашиваете?

Я вытащила из сумочки свое фальшивое удостоверение помощницы Дегтярева.

— Извини, сразу не представилась. У меня нет сына-первоклашки.

Сережа опустил голову.

— Меня не интересует твой маленький бизнес, — добавила я, — речь пойдет об убийстве Любы. Знаю, ты считал Ермакову сестрой, вы родились в один день, почти в один час, ваши мамы подружились. Так?

Собеседник молча кивнул.

— Отношения у вас были только дружескими? Или нечто большее? — не утихала я.

Глазьев, покраснев, буркнул:

— А вы с братом спать станете? Вообще-то я не обязан с вами разговаривать. Знаю свои права: несовершеннолетние допрашиваются в присутствии родителей или педагога.

— А где ты видишь бланк допроса? — спросила я. — Или диктофон? Не кипятись, мне просто очень нужна твоя помощь. Если ты считал себя братом Любы, наверное, надеешься на поимку убийцы Ермаковой.

— Его уже давно не ищут, — сердито возразил мальчик, — полиции наплевать.

— Я пытаюсь выяснить, кто лишил жизни Любу и ее отца, — произнесла я. — Мне кажется, что ты, давая в свое время показания, слегка слукавил, сказав, что ничего не знал о похищении. Неужели Любаша с тобой не поделилась?

Сергей отвернулся и сделал вид, будто крайне заинтересован утками, которые плавали на расположенном неподалеку пруду.

Я тронула его за рукав.

— Люди, которые приставили электрошокер к телу Любаши и ее отца, сейчас прекрасно живут, тратят полученный миллион долларов. Вполне вероятно, что они планируют новое похищение, убьют другую девочку.

Мальчик отдернул руку.

— Я ничего не знаю. В день, когда Люба флешку из почтового ящика вынула, мы договорились пойти в семь вечера в кино. Она не появилась. Я ей стал звонить, Ермакова сначала не подходила, потом ответила и объяснила: «Поела, села делать уроки, начала зевать, прилегла на диван и заснула. Кажется, грипп подцепила, у меня температура тридцать девять. Ты к нам не заходи, заразишься». Ну я и не поехал к ней. Они после развода тети Риты хрен знает куда жить укатили, в трущобу. Любаша в пять утра вставала, иначе к первому уроку не успевала. Я конкретно на тетю Риту злился. Ну, захотела она бизнесом заниматься, почему кредит не оформила? Зачем дочь на помойке поселила? У самой машина, а Любе на маршрутке до метро плюхать, потом в подземке трястись.

— Девочка могла сменить учебное заведение, — встала я на защиту Маргариты, — мать ради нее старалась преуспеть в бизнесе.

Сергей скривился.

— Знаете, какие в том районе школы? По пятьдесят человек в классе, из них сорок девять гастарбайтеры и хачики, которые по-русски лишь пару слов сказать могут. Отличные там знания получишь! Люба по-японски хорошо говорила, и что, зря язык зубрила? Наплевать на перспективу поехать в Токийский университет учиться?

— Ладно, давай перестанем ругать Маргариту и вспомним, как разворачивались события, — предложила я. — Ермакова прикинулась больной, и ты поверил.

— Да, — вздохнул Сережа, — ничего подозрительного не заметил. У нас в классе уже трое слегли, я подумал, что Любашка заразилась. Вирус всегда внезапно стартует, утром ты вроде здоровенький, а к обеду еле живой.

— И за все дни, что Ермакова не появлялась в школе, ты ее не навещал?

Глазьев положил рюкзак на колени и оперся на него руками.

Я заметила, что школьный рюкзак у паренька дорогой, кожаный, на одном из карманов рисунок: старинная машина, на крыше которой установлен современный спортивный велосипед. Мне бы бабушка никогда не разрешила с такой вещью ходить на уроки. Афанасия Константиновна любила говорить: «Не следует хвастаться ценными приобретениями, это неприлично». Но я росла в иные времена, ходила на занятия в форме, в коричневом платье с черным передником, держа в руке дерматиновый портфель. А моим одноклассникам и в голову не пришло бы нарядиться, как Сергей, в рваные джинсы, пуловер с портретом семейки Симпсонов и голубые кроссовки.

— Красивый у тебя рюкзачок, — похвалила я.

— Суперский, — согласился мальчик, — сегодня только на антресолях нашел. Утром собирался в школу, смотрю, а у сумки ручка отвалилась. Полез под потолок, там у мамы полно всего лежит, и вон чего в самом дальнем углу отрыл. Все в классе обзавидовались. И откуда у матери такая крутая штука? Вечером спрошу, где она рюкзак взяла и чего ради на антресоль засунула.

Помолчав немного, Сережа снова заговорил о подруге, наконец ответил на мой последний вопрос.

— Не-а, я к Любе не заходил. У меня тогда опекаемый был, Вова из первого класса, я с ним постоянно занимался. Позвонил Любаше в обед, она рассердилась: «Отстань! Температура жарит, голова болит, я легла спать. Не мешай и не приезжай, точно вирус подцепишь». Мама тете Рите тоже звякнула, а та ей про болезнь Любы спела. Я подумать не мог, что они вдвоем лгут. До этого Любаша всегда мне только правду говорила, я о ней все-все знал. Когда полиция в школу пришла…

Сергей опять замолчал.

— Прости, что напомнила тебе о тех днях, — смутилась я, — очень надеялась, что Ермакова поделилась с тобой, где она раздобыла миллион долларов.

Глазьев уставился на пруд.

— Может, кредит взяла?

— Несовершеннолетней девочке, не работающей, не имеющей личной собственности, ни один банк даже тысячи рублей не даст, — произнесла я. — Любаша никогда не рассказывала о дедушке?

— Об Алексее Константиновиче? — удивился Сережа. — Он давно умер, утонул, мы еще в школу не ходили. Но я его немного помню — веселый такой, добрый. Однажды мне набор солдатиков подарил — сто пятьдесят штук, Бородинское сражение. До сих пор у меня хранятся. Жаль, что Алексей Константинович погиб.

— И с Надеждой Васильевной ты знаком?

— Она хорошая, — заулыбался мальчик. — Когда вы с ней впервые встретитесь, подумаете, что она мрачная. Тетя Надя молчит, разговаривает мало. Она другая, чем моя мама, людей всегда полным именем называет, ко мне обращалась «Сергей», даже когда я маленьким был. Но она очень внимательная, поздравляла с днем рождения и с Новым годом. Мы с Любой раньше часто к ней приходили. Люба очень бабушку любила, хотела тоже стать химиком, даже просила мать перевести ее в колледж, где готовят на химфак. А тетя Рита скандал закатила: «Не позволю гробить здоровье, станешь всякую гадость в пробирках нюхать, астму получишь. И кому химики нужны? Они нищие! Ты японский с шести лет зубришь, говоришь прекрасно, впереди дорога в Токийский университет». Любаша с мамой поругалась, убежала к бабушке жить. Но через неделю вернулась и про химию уже молчала, продолжала японский усиленно учить. Я ее подначил: «Ты чего, передумала реактивы из склянки в склянку переливать?» И услышал в ответ: «Надоела химия, ну ее». Я удивился: «Ты же так хотела работать с бабой Надей». А Любка как заорет: «Чего пристал? Хотела да перехотела. Надоело! Палец обожгла реактивом у старухи на работе. Мама права, нечего дрянью заниматься!» Странно мне было слышать это — раньше Любаша никогда бабушку «старухой» не называла, а руки и прежде калечила, когда опыты ставила. Потом я понял: они поссорились. Больше Любаша к Надежде Васильевне не ездила, вообще о ней говорить перестала. Мне интересно было, чего бабка с внучкой не поделили, но я молчал. Я не удержался, спросил, так Люба меня чуть по стене за любопытство не размазала: «Не лезь, куда не просят!» А потом вдруг заплакала: «Не сердись, нет у меня сил на разговор. После, когда все дома уладится, расскажу про старуху. С ума от скандалов схожу. Мама все время рыдает. Она отца любит, но простить его не может. Развелась с ним, а сама жалеет. С Феней мне теперь дружить сложно из-за тети Лиды, и мы же в другой конец города переехали, чтобы в школу успеть, приходится в пять вставать. Мама говорит, что квартиру из-за денег на бизнес продала, а я думаю, в нашем переезде Лидка виновата».