1896 год. Весна. Москва

Милая Анюта, прости, что так долго не показывался и молчал: теперь мне приходится очень много работать, наверстывать запущенное. Ты хочешь видеть мою скульптуру[161]; сейчас не время, потому что начал формовать из гипса частями, и поэтому плачевный вид разрозненности. Не будешь ли как-нибудь в моих странах потолковать? Все эти дни я буду до часу дома; а затем с семи. Сегодня не выхожу – у меня флюс. Заезжай. Кое-что покажу тебе у себя дома.

Твой брат Миша

1899 год. Январь. Москва

Милая Нюта, спасибо за весточку. Поздравляем тебя – я и Надя – с Новым годом. Обними папу и маму и поздравь их от нас. Мне ужасно стыдно, что за все праздники не собрался написать дорогим нашим папе и мамочке. Все бесконечные и мало подвигающие заботы в нашей с Надей артистической участи. Плюсы это: я закончил наконец морозовские панно и принялся за «Богатыря», которого еще летом писал. Пользуюсь светом, и потому все праздники и сейчас днем никуда не выхожу. Администрация нашей выставки (т. е. в Петербурге в Солян[ом] Гор[одке] Муз [ей] Штиглица) в лице Дягилева упрямится и почти отказывает мне выставить эту вещь, хотя она гораздо законченнее и сильнее прошлогодней[162], которую они у меня чуть не с руками оторвали.

Вещь почти кончена и радует меня настолько, что я хочу рискнуть с ней на академическую выставку, если примут. Ведь я аттестован декадентом. Но это недоразумение, и теперешняя моя вещь, мне кажется, достаточно его опровергает. Как видишь, я себя утешаю, потому что мне по крайней мере не мешают в моей мастерской. Наде грустнее: ее право на артистический труд в руках Мамонт[ова], у которого в труппе целых девять сопран и полный разгул фаворитизму и глумлению над заслугами. Ей мало приходится петь; опускаются руки на домашнюю работу; стерегут скука и сомнение в своих силах. Отдохнули мы немного, имея возможность принимать и попраздновать добрейшего Рим[ского]-Корсакова за время его пребывания в Москве на праздниках. Он кончил новую оперу на сюжет «Царская невеста» из драмы Мея. Роль царской невесты Марфы написана им специально для Нади. Она пойдет в будущем сезоне у Мамонтова; а покуда такой знак уважения к таланту и заслугам Нади от автора заставляет завистливую дирекцию относиться к ней еще суровее и небрежнее.

Не откажи, дорогая Нюта, хоть два раза в неделю черкнуть два слова о папином здоровье. Что наши дорогие молодожены[163]? Обнимаю всех крепко.

Твой Миша

1899 год. Март. Понедельник. Москва

Милая Нюта, спасибо тебе за пересланное письмо Нади и за последнее уведомление о здоровье папы. Как теперь его здоровье? Я в Петербург не ездил: мой «Богатырь» еще не продался, и я должен был сейчас же приняться за пушкинские иллюстрации[164], а теперь рисую камин для Мамонтова[165], чтобы поддержать свои финансы. Вследствие таких тесных обстоятельств я не мог и не могу ссудить тебя на путешествие.

Сейчас в Москве два гостя из Питера: княг[иня] Тенишева[166], которая нас, художников, угощает роскошными обедами и пригласила меня с Надей жить летом в одной из усадеб Орловской губ[ернии] совершенно отдельно; я думаю, это нас очень устроит, тем более что хуторская природа нам очень надоела. Второй гость – муж Надиной кузины – Цытович; он остановился у меня и сегодня уже уезжает. Надя поет очень мало и много скучает: слава богу, осталось теперь меньше двух недель. Есть ли надежда, что Володино прикомандированье обратится в перевод. Что молодожены? Если это тебя устроило бы, то пришли мне доверенность на получение твоей пенсии, которую я немедленно и вышлю. Обнимаю тебя. Обними папу, маму и всех милых наших.

Твой брат Миша

1899 год. Март. Суббота. Москва

Спасибо тебе, дорогая моя Нюточка, за всегдашнюю заботу обо мне. Кашель мой после нескольких кусочков лакрицы и приема 10 г хины прошел совершенно, и с тех пор я совершенно здоров. А вот Надя моя все скрипит; театральный доктор нашел у нее симптомы сильного малокровия. У ней очень плохой аппетит и частая бессонница. Так что завтра я еду к ней. Конечно, хорошо было бы, если бы она бросила сезон и вернулась в Москву. Но я понимаю, как не хочется ей оставить поприще состязания в самом разгаре.

Мои дела мне совершенно позволяют: балалайки[167] я кончил и деньги за них получил. «Демона» кончать всегда будет не поздно. А то маленькое, что я хотел написать для открытой уже нашим товариществом выставки, я безусловно не успею, так как она закрывается не в Вербное воскресенье, как предполагалось, а в ближайшее. В Киеве же за две недели я могу тоже создать какую-нибудь ценность акварелью. Жалко, что мы не увидимся на шестой неделе; но это тебе нисколько не помешает остановиться у нас. Я все инструкции относительно утреннего кофе и обеда оставил Паше. Спать предлагаю на моей постели. Обнимаю тебя, моя дорогая. Непременно же остановись у нас.

Твой брат Миша

1901 год. 11 мая [Хутор Ге]

Милая Анюта, вот мы уже окончательно водворились в хуторе после четырехдневной побывки в Киеве, который нам очень улыбнулся: такой он нарядный и цветущий. Компания тоже милая – три молод[ых] художника и музыкант[168]; все они у нас по очереди перегостят в хуторе[169]. Сегодня приезжает Замирайло[170]; я купил в Киеве хороший фотографический аппарат, но так как совершенно не умею с ним обращаться, то Замирайло научит меня и сделает к тому же необходимые снимки с сирени, которая уже в цвету. Холст, долженствующий воспринять сирень[171], в 4 3⁄4 арш [ина] длины и 3 арш [ина] вышины. Чем-то разрешатся все эти небывалые для меня сложные preliminaires[172]?

Спасибо за присылку вырезки из газеты. Журналы и газеты мы аккуратно получаем. Мы покуда обходимся с одной Настей: она, ничего, управляется – за наше пребывание в Киеве перемыла все полы и окна. Надин выходной костюм: синий сарафан, синяя кисейная кофточка, белая шляпа с голубым и белое шевиотовое фигаро слилось в довольно забавную смесь Empire с Москвой; Надя в нем щеголяла в Киеве. Напиши, как ты проводишь время. Здорова ли? Крепко обнимаю тебя. Надя тоже.

Твой брат Миша

1906. 6 февраля

Милая Анюта, поздравляю тебя с прошлым днем рождения и днем ангела. Передай Наде поздравление с успехом, который меня