Врубель очень восхищался наружностью и сложением сестры и благодарил мамашу как автора. В наружности сестры не было ничего классического и правильного, и я слышала отзыв, что Врубель выдумал красоту сестры и осуществил в портретах, хотя, по-моему, он часто преувеличивал именно ее недостатки, так как они особенно нравились ему. Врубеля прельщало и то, что сестра много моложе его, он говорил, что он влюблен именно потому, что она еще молода, сравнительно с ним, мало знает жизнь.

Письмо Нади, первое после замужества, 30 июля (12 августа): «Вот уже четвертый день, что мы женаты, а мне уже кажется очень давно, мы как-то удивительно сошлись с Михаилом Александровичем, так что никакой gene не существует, и мне кажется, что мы давно муж и жена. Свадьба, хотя без приглашенных, была парадная… На другой день мы уехали в Люцерн, мама и Ольга нас провожали, здесь мы устроились в пансионе на возвышении с великолепным видом на озеро, рядом мы нашли, на свое счастье, atelier, так как М. А. сейчас должен исполнить еще один запоздавший заказ. В Мих. Ал. я каждый день нахожу новые достоинства; во-первых, он необыкновенно кроткий и добрый, просто трогательный, кроме того, мне всегда с ним весело и удивительно легко. Я безусловно верю в его компетентность относительно пения, он будет мне очень полезен, и кажется, что и мне удастся иметь на него влияние. Деньги я у него все отбираю, так как он ими сорит. Конечно, бог знает, что будет, но начало хорошо, и я себя пока чувствую прекрасно. В конце августа мы собираемся морем из Генуи проехать в Константинополь и Афины, остановиться в Севастополе, повидать родителей Мих. Ал. и потом в Харьков приедем 4 или 5-го».

Осенью молодожены поехали в Харьков, где сестра была ангажирована в оперу. Работ никаких Врубелю не представлялось, и он говорил моему отцу, что теперь ему приходится жить на счет жены, хотя он делал какую-то скульптуру для Мамонтова. Я очень мало знаю о жизни в Харькове, только лишь по письмам. Михаил Александрович в Харькове начал сочинять все оперные костюмы сестры для «Дубровского», «Паяцев», «Мазепы». Костюм Недды стоил всего шесть рублей, и шляпу Врубель сделал собственноручно. В Харькове Врубели не дожили до конца сезона и переехали в Москву, и сестра поступила в оперу Мамонтова. Весною Врубель получил от Саввы Морозова большой заказ панно «Времена дня» для его нового дома в Москве: «День», «Утро» и «Вечер». Врубель, на радостях, что он заработает много денег, кажется, семь тысяч, поехал с женою в Рим писать первое панно «День». Я этого панно никогда не видела, мне рассказывали, что на нем много работает людей и Забота изображена слишком хорошенькой женщиной. В Риме Врубели жили очень весело в обществе русских художников: братьев Сведомских, Риццони и других.

В конце мая приехали Врубели к нам в хутор, Черниговской губернии. Я предполагала, что так как Врубель привык жить у таких богатых людей, как Мамонтов, то ему в нашей простой обстановке будет неприятно; но он говорил, что привык ко всякому образу жизни, бывало и совсем бедствовал, ему хотелось теперь окружить роскошью лишь жену. Мы уступили Врубелю мастерскую Николая Николаевича Ге, это большая комната в 16 аршин длины и 10 ширины, – и Михаил Александрович с первых же дней приступил к работе.

Воспоминания о Врубеле в «Моей жизни»

Константин Алексеевич Коровин

Среди моих друзей, которые были лишены этих низких чувств зависти, были В. А. Серов и М. А. Врубель. Почти все другие были ревнивы и завистливы.

Среди художников и артистов я видел какую-то одну особенную черту ловкачества. Когда кого-либо хвалили или восторгались его созданием, то всегда находились люди и голоса, тут же говорили: «Жаль, пьет». Или «он мот», или вообще «знаете, ведет себя невозможно». Огромную зависть вызывал М. А. Врубель своим настоящим гениальным талантом. Он был злобно гоним. Видевшие его великий талант его травили и поносили, и звали темные силы непонимания растоптать его, уничтожить и не дать ему жить. Пресса отличалась в первых рядах этого странного гонения на неповинного ни в чем человека. М. А. Врубель – чистейший из людей, кротко сносил все удары судьбы и терпел от злобы и невежества всю свою жизнь. Врубель был беден и голодал, голодал среди окружавшего богатства огромной России. В моей жизни великое счастье – встреча и жизнь с этим замечательным человеком возвышенной души и чистого сердцем, с человеком просвещенным, светлого ума. Это был один из самых просвещенных людей, которых я знал. Врубель никогда не сказал, что это не так, что неинтересно. Он видел только то, что значительно и высоко. Я не чувствовал себя никогда с ним в одиночестве.

Савва Иванович Мамонтов только в конце жизни понял талант М. А. Врубеля. В. И. Суриков был поражен работами Врубеля. Прочие долго не понимали его. П. М. Третьяков приехал ко мне, в мою мастерскую, уже во время болезни Врубеля и спросил меня об эскизе Врубеля «Хождение по водам Христа». Я вынул этот эскиз из папки, который приобрел у Врубеля раньше и раньше показывал его Павлу Михайловичу в своей мастерской на Долгоруковской улице, где мы жили вместе с Врубелем. Павел Михайлович раньше не обратил на него никакого внимания и сказал мне, что он не понимает таких работ. Помню, когда вернулся Врубель, то я сказал ему:

– Как странно… Я показывал твои эскизы, вот этот – «Хождение по водам», а также иллюстрации к «Демону», он сказал, что он не понимает.

Врубель засмеялся. Я говорю:

– Чему ж ты рад?

– А знаешь ли, я бы огорчился, если бы он сказал, что он это понимает.

Я был удивлен таким взглядом. Я достал эскиз Врубеля и поставил его на мольберт перед Третьяковым.

– Да, – сказал тот, – я не понял раньше. Уж очень это как-то по-другому.

На другой стороне этого картона, где был эскиз Врубеля, был тоже акварельный эскиз его работы театральной занавеси, изображающий ночь в Италии, где музыканты играют на инструментах и женщины слушают их. Костюмы этих фигур говорили об эпохе Чинквеченто[175]. Павел Михайлович хотел разрезать этот картон и эскиз занавеса возвратить мне. Третьяков хотел мне заплатить деньги за эскиз «Хождение по водам». Я просил Павла Михайловича принять эскиз этот как дар.

Умер Врубель. Умер и Павел Михайлович Третьяков. Эскиз «Хождение по водам» был выставлен им при жизни в