Общественный договор «заключается лишь потому, что “желания и прочие страсти людей”, например, неудержимая жажда богатства, славы и владений, могут быть преодолены лишь за счет “страстей, склоняющих человека к миру”, например, “страха смерти; желания вещей, необходимых для хорошей жизни, и надежды приобрести их своим трудолюбием”. В этом смысле все учение об общественном договоре является производным от стратегии уравновешивания. … Суть заключалась в сталкивании интересов людей с их страстями, в противопоставлении благоприятных следствий ситуации, когда люди следуют своим интересам, гибельному положению, когда людям предоставляется свобода потакать собственным страстям» (Хиршман 2012, с. 63–64).

Коммерциализация подрывала традиционное общество, но вместе с тем создавала новые, коммерческие основы общества. Коммерческая революция создает рынки, которые подрывают мораль и ставят на ее место бессердечный чистоган. Это то, что клеймили моралисты. Но это же позволило Европе захватить весь мир в XVI–XX веках. Традиционные общества проиграли, поскольку были слишком привязаны к своей морали и традициям и не воспринимали контрнормы:

«Общества, предыдущий опыт которых научил их смотреть на инновационные изменения с недоверием и антипатией, разительно отличаются от тех, чье наследие обеспечило благоприятную среду для таких изменений. В основе этого множества различных форм культурного наследия в каждом случае лежат общие психологические модели участников» (Норт 2010, с. 39).

В чем состояли причины такого проигрыша? Традиционному обществу для того, чтобы начать подниматься по новому пику смыслов, необходим коллапс, который резко упрощает его культуру. Коммерческое общество ежедневно коллапсирует и возрождается в ходе повседневной деятельности предпринимателей, одержимых духом творческого разрушения:

«Основной импульс, который приводит капиталистический механизм в движение и поддерживает его на ходу, исходит от новых потребительских благ, новых методов производства и транспортировки товаров, новых рынков и новых форм экономической организации, которые создают капиталистические предприятия. … Открытие новых рынков, внутренних и внешних, и развитие экономической организации от ремесленной мастерской и фабрики до таких концернов, как «US Steel», иллюстрируют все тот же процесс экономической мутации, — если можно употребить здесь биологический термин, — который непрерывно революционизирует экономическую структуру изнутри, разрушая старую структуру и создавая новую. Этот процесс “созидательного разрушения” является самой сущностью капитализма» (Шумпетер 2008, с. 460–461).

В отличие от традиционного выбора, который лишь «поднимает» смыслы на пики адаптивного ландшафта, рациональный выбор способен разрушать эти пики, создавая тем самым условия для ускоренного развития смыслов по новым, еще не испробованным, и часто гораздо более перспективным склонам.

Глава 5. Расширенное производство и прибавочная стоимость

1. Расширенное производство и накопление капитала

Капиталистическая система и ее методы

Расширенное производство начинается с Великих географических открытий, которые включили в культурное пространство европейцев множество неизвестных им до этого событий и контрфактов — новые земли и морские пути, растения и животных, новые экономические, политические и культурные* практики. С этих открытий начались Новое время и расширенное производство в Европе:

«Новые глобальные связи также повлияли на интеллектуальный мир Европы, поскольку новая информация со всего земного шара хлынула в европейские города. Открытие новых миров с новыми народами, культурами и религиями, ранее неизвестными, привело к растущему скептицизму в отношении традиционных форм знания и попыткам собрать информацию, более твердо основанную на эмпирических данных и разуме. И скептицизм, порожденный новыми знаниями, и убежденность в том, что знания следует искать в эмпиризме, привели Европу к научной революции, которая произошла в XVII веке» (Benjamin 2016, p. 270).

В самой Европе новые знания и впечатления падали на благоприятную почву холодного коммерческого общества с его контрнормами и рациональным выбором. Географические открытия означали приток в Европу не только новых знаний, но и новых товаров, расширение капиталистического общества-системы находит свое наиболее яркое выражение в складывании мировой торговли и мирового рынка. «Мировая торговля и мировой рынок открывают в XVI столетии новую историю капитала» (Маркс и Энгельс 1954–1981, т. 23, с. 157). Заморская экспансия, захват колоний и мировая торговля позволили европейцам накопить первоначальный капитал, который был необходим для постепенного перехода от простого к расширенному производству в Европе:

«Открытие золотых и серебряных приисков в Америке, искоренение, порабощение и погребение заживо туземного населения в рудниках, первые шаги к завоеванию и разграблению Ост-Индии, превращение Африки в заповедное поле охоты на чернокожих — такова была утренняя заря капиталистической эры производства. Эти идиллические процессы составляют главные моменты первоначального накопления» (Маркс и Энгельс 1954–1981, т. 23, с. 760).

Традиционный выбор создал смыслы и производство ради существования, а рациональный выбор свел смыслы к стоимости и создал производство ради прибыли. Как говорил Поланьи, экономика, основанная на мотиве прибыли, а не на мотиве пропитания, не возникла сама собой, а была постепенно создана:

«В аграрном обществе подобные условия не могут возникнуть сами собой: их нужно создать. То, что создаются они постепенно, никоим образом не затрагивает радикальный характер связанных с ними перемен. Данная трансформация предполагает изменение побудительных мотивов поведения известной части общества: на смену мотиву пропитания должен прийти мотив прибыли» (Поланьи 2014, с. 53).

Само по себе накопление стоимости не создавало капитала. Для превращения стоимости в капитал необходимо было создать систему извлечения прибыли, основанную на удовлетворении развертывающихся потребностей и личном обогащении. В процессе своего становления общество-система пожирало традиционные общины — как внутри, так и вне Европы. Аджемоглу и Робинсон так живописуют один из бесчисленных эпизодов этого «рационального процесса», в ходе которого голландцы убили пятнадцать тысяч человек на островах Банда в Индонезии, чтобы установить монополию на выращивание и продажу мускатного ореха:

«… Острова Банда были организованы совсем иначе, чем Амбон. Они состояли из множества небольших автономных городов-государств, где не было иерархической социальной или политической структуры. Этими небольшими государствами, в сущности не более чем небольшими общинами, управляли сельские сходы граждан. Не было центральной власти, которую голландцы могли бы заставить подписать монопольный договор, и не было системы дани, которую они могли бы взять на себя, чтобы захватить все запасы мускатного ореха и мациса. Это означало, что голландцам пришлось бы конкурировать с английскими, португальскими, индийскими и китайскими торговцами, и они не получили бы пряностей, если бы не дали за них более высокую цену, чем конкуренты. Когда их первоначальные планы по созданию монополии на мацис и мускатный орех рухнули, голландский губернатор Батавии Ян Питерсун Кун предложил альтернативный план. В 1618 году Кун основал на острове Ява крепость Батавию — новую столицу Голландской Ост-Индской компании. В 1621 году он приплыл на архипелаг Банда с флотом и вырезал почти все население островов —