Она словно в прострации провела рукой перед собой, строгая и величественная, и Олег не узнал в ней того бесенка, который впервые явился перед ним в тереме Богумира, и не мог оторвать от нее зачарованного взгляда.

Она продолжала:

— А на юге образовалась еще одна Русь. Завоевали ее кочевые племена обры. Но поднял против них свой народ вождь Кий, прогнал далеко за пределы славянских земель. И до сих пор существует на Днепре сильное государство, которое по имени своего освободителя называется Киевская Русь. И когда мы едем на юг, в Среднее Приднепровье, мы неизменно говорим: «Едем на Русь…»

Она присела, сорвала несколько цветочков, прижала их к груди, сказала:

— А в Новгороде утвердилась династия Словенов, по имени своего правителя мы и прозвались словенами. Крепким было наше государство при князе Гостомысле. Под его высокой рукой объединились и словене, и кривичи, и меря, и чудь. Уважал Гостомысл волю народную, у каждого народа существовали вече, которые избирали своих вождей, они правили своими племенами. Наверно, это и погубило Новгородское княжество, потому что после смерти Гостомысла оно распалось на племенные объединения. И живем мы сегодня каждый своим племенем, каждый своим княжеством. Что ни племя, то свое государство. Цепко держатся за свою власть наши старейшины, не хотят терять ее, потому и раздор в нашем краю и нет лада в семье славянской…

После некоторого молчания Олег промолвил:

— Так и у нас в Скандинавии. На моей родине тоже много племен: раумы, рюги, хорды, тренды, халейги, свей, сеты… Они тоже живут сами по себе. Всякий конунг оправляет своим округом, всякий из них делает то, чего ему хочется. Нет единых законов для решения споров между конунгами и их подданными. И обычными бывают споры, которые порой выливаются в кровопролитные схватки. И у нас нет единого государства, как это принято в южных странах, Германии, Франции, Испании. Италии, где у каждого народа один правитель, один закон, строгий порядок, а племена не истребляют друг друга в междоусобной войне…[2]

Долго они еще ходили по пустынным берегам Волхова, рассказывая друг другу о своих народах…

А на другой день она не пришла. Он сначала спокойно ждал ее появления, потом стал нетерпеливо ходить взад и вперед, в десятый раз, перебирая в памяти ее последние слова: «Завтра встретимся на том же месте». Вот оно, это место напротив раскидистого дуба на той стороне реки его не спутаешь ни с каким другим деревом… Но ее нет!

Наконец не выдержал, пошел в город. Город маленький, с одного края виден другой, но он несколько раз обошел его вдоль и поперек, будто гуляя, но Ивицы нигде не было! Ноги неудержимо несли его к терему посадника, он сопротивлялся, как мог: только этого не хватало, чтобы он, конунг, покровитель здешней земли, стоял перед ее окнами, как нищий! Он может приказать, и ее приведут к нему и она будет валяться у его ног: он волен осыпать ее драгоценностями или казнить, как последнюю преступницу. Но он знал, что никогда так не поступит. Ему нужна была ее любовь, настоящая, свободная, которая слилась бы с могучим потоком его любви, и обе любви слились бы в единое целое!

Он дал зарок себе не ходить к ее терему. Но вдруг увидел, что стоит перед ним. Тусклые слюдяные окна были наглухо закрыты изнутри, перед теремом — никого, двери заперты, в здании будто все вымерло.

В нем все кипело. Он чувствовал, что ненавидит ее, в состоянии уничтожить, растерзать это непостоянное существо. И в то же время готов упасть перед ней, прижаться разгоряченной щекой к ее тонким, худеньким ножкам и замереть от счастья. Он чувствовал, что она подчинила его себе, лишила волн, обессилела, он бы сделал все, что она ни пожелала.

Так метался он три дня. На четвертый увидел ее. Она вышла из-за угла с каким-то парнем. Это был высокий, здоровенный красавец, с льняными волосами, добродушной улыбкой человека, сознающего свою силу и не собиравшегося применять ее без надобности. Он глядел в землю и прислушивался к голосу своей спутницы. А Ивица, придерживаясь за его руку, что-то говорила, говорила, изредка заглядывая снизу ему в лицо, и вся сияла от нескрываемого счастья.

Олегу будто кто-то ударил в сердце, оно забилось гулко и часто. Первым побуждением его было отдать приказ своим викингам схватить спутника Ивицы и изрубить на куски! Но он тотчас остановил себя. Он понимал, что из-за такого поступка потеряет ее навсегда. А он все еще надеялся, что когда-нибудь она вернется к нему. Влюбленный надеется даже тогда, когда нет никакой надежды.

Он вернулся в свой терем и заперся в горнице. Мыслей не было, оставалось только одно щемящее, давящее чувство и ощущение потери чего-то большого и важного в своей жизни.

Он не знал, сколько времени провалялся в кровати, как вдруг в дверь сильно застучали и громкий голос позвал:

— Вестник от князя Корша! Срочное сообщение! Войско племени меря выступило против Чомболкса!

Олег встрепенулся. Призывной звук военной трубы заглушил остальные чувства. И вот уже он во главе своей дружины и отрядом воинов-ладожан выступил из города. Олег сидел на коне и наблюдал, как длинной лентой войско втягивается в лес. Шли без доспехов и щитов, все это было сложено в обозе. Викинги двигались легко и даже весело. Еще бы: закончилось нудное сидение по домам. скучные караулы на крепостных стенах, впереди ожидались привычные походные развлечения, стычки и сражения с неприятелем, легкая добыча, доступные женщины…

Разведчики обшаривали окрестные леса в поисках возможных засад, определяли места стоянок. А лесам, кажется, не было конца. Едва выходили из одного массива, как открывались новые огромные пространства дремучих зарослей. Олег вновь и вновь поражался величественной красоте дикого края, его неохватного простора и порой чувствовал себя со своим отрядом викингов малой песчинкой среди необозримого моря лесов, пашен и лугов…

На другой день пошел дождь. Сначала небо заволокли тучи, потом упали первые капля, мелкие, теплые. Они освежили разгоряченные лица, воины пошли бодрее и веселее. Но дождь расходился и скоро перешел в ливень. Там, где дорога была песчаной, идти было еще можно без особых усилий, но на суглинке ноги скользили, шлепали по многочисленным лужам, месили грязь. Обувь и одежда намокли, ветер бросал в лицо холодную влагу, она противно текла по шее, спине; влагой были пропитаны и воздух, и все окружающее, казалось, от нее не было спасения.

Вечером остановились у реки. Но она не манила, а скорее отталкивала: снова вода, снова сырость… Стоя поужинали хлебом и соленым салом, ложиться на сырую землю нечего было и думать. Видно, придется дремать всю ночь, притулившись где-нибудь под деревом. Впрочем, разве впервые для викингов? Спали и в поле, и на лугах, и где только не проводили походные ночи!..

Объезжая отдыхающие войска, Олег с удивлением заметил, что ладожане улеглись на бочок и уже спят безмятежным сном. Подозвал тысяцкого Радовила, спросил сурово: