— Как будет приказано, ваше величество, — на всякий случай уклончиво ответил Иван.

— И это тоже правильно! — сказала царица. — Мы люди маленькие, это не нам решать. А вы, простите, в каком звании? Я в этом плохо разбираюсь.

Иван встал, кратко поклонился и представился:

— Иван Заруба-Кмитский, ротмистр. — После еще сказал: — Драгун, — после чего еще раз поклонился.

— Да вы садитесь, — сказала царица. — Садитесь, мы же с вами не на войне. И даже не на вахтпараде.

Иван сел.

— Вот я уже о вас кое-что узнала, господин ротмистр Кмитский, — с улыбкой сказала царица.

— Заруба-Кмитский, — повторил Иван. Царица удивленно подняла брови, и тогда он поспешно добавил: — Мы же Кмитскими стали недавно, при бабушке. А Зарубы мы давно.

Царица опять улыбнулась, сказала:

— Фамилия у вас очень военная. А вы к ней подходите?

— А это как понимать? — спросил Иван.

— А вот если нужно рубить саблей, то вы как рубите?

— У нас в строю, ваше величество, не сабли, — сказал Иван. — У нас у нижних чинов палаши, а у офицеров шпаги. Сабля, конечно, намного лучше, саблей рубить легче. Но и шпагой тоже научились.

— О! — воскликнула царица. — У вас даже глаза засверкали! Так вы, признайтесь, крепко рубите?

— Крепко, сударыня, — сказал Иван. — Верхового вместе с лошадью одним рубом разрубаю надвое.

— Не может быть!

— Может. Велите, чтобы кто-нибудь сел на лошадь, и я тоже сяду, съедемся, и я их разрублю. Вот прямо здесь, под окнами.

— Ужас какой! — опять воскликнула царица. — Нет, не надо!

— Как прикажете.

Царица помолчала, посмотрела на Ивана, а потом сказала:

— А теперь признайтесь, что вы шутите.

Иван усмехнулся, сказал:

— Немного, конечно, шучу. Но и правду тоже говорю. Потому что если рубану, тогда им будет вот что: лошадь в одну сторону, а верховой в другую.

— Понятно, — сказала царица. Помолчала и еще добавила: — Понятно. — После взяла веер и принялась им обмахиваться. Потом опять заговорила, и теперь уже вот так: — И вы, конечно, человек решительный. Вас заметили раз, вас заметили второй, затем вы отличились под Кольбергом… И это было тогда, когда они пытались деблокировать, но это им не удалось, Платен бежал… И Петр Александрович забрал вас к себе в штаб! Так это было?

— Так, — сказал Иван, с большим удивлением глядя на царицу.

Она это заметила и засмеялась и после стала еще быстрее обмахиваться веером. Потом сложила веер, сказала:

— Зарубы-Кмитские. Не помню, — и вопросительно посмотрела на Ивана.

Иван сказал:

— Я уже говорил вам, ваше величество, что Кмитские мы недавно, по бабушке. А Зарубы мы уже триста лет. Мы были писарями брянскими, хорунжими смоленскими, старостами суражскими…

— Хорошо, хорошо! — перебила царица. — Я это понимаю. Но это, скажем так, история вашего рода. А вот ваши ближайшие родственники, мне вот это хотелось бы знать.

— Извольте, — ответил Иван. — Отец мой, тоже ротмистр и тоже драгун, убит в последнюю шведскую кампанию. В отряде Стоффельда, если вы такого еще помните. И был у меня еще дядя. Он умер в Литве, в прошлом году.

— Умер? — спросила царица.

— Убит, — сказал Иван.

— А! — сказала царица. Помолчала, потом спросила: — А за кого он стоял?

— Дядя, — сказал Иван, — был человек решительный и никого не боялся. Поэтому он всегда стоял только сам за себя.

— А кто тогда его убил? — спросила царица.

— Там, ваше величество, говорят об этом всякое, — сказал Иван.

— Понятно, — еще раз сказала царица. После совсем тихо сказала: — Простите.

Иван молчал. Царица поднялась с софы. Иван тоже поднялся. Царица приложила веер к подбородку и сказала:

— Получилось, что я зря вас потревожила. Я же не знала, что это Рябов. Рябова я не боюсь! И теперь я и вас не боюсь. Мне теперь, даже наоборот, с вами будет спокойнее. Вы сюда надолго?

— Нет, — сказал Иван. — Может, всего на один день.

— Как жаль! А что потом?

«Ат, — подумал Иван, — дурень, дурень!» А вслух сказал:

— Пока не знаю. Государь сказал, что сам это решит.

— Значит, он сегодня собирается сюда?

— Возможно.

— Ой! — воскликнула царица. — И что это я вас допрашиваю? Кто мне дал такое право? Вы же человек военный, и вы давали присягу, я все понимаю. Поэтому если у вас есть какие-то дела, то я вас не держу.

И тут она даже слегка поклонилась. „Иван совсем растерялся.

— Ступайте, ступайте, — сказала царица.

Иван ей поклонился, развернулся и пошел к двери. Царица вслед ему сказала:

— Но, смотрите, на обед не опоздайте. Я буду вас ждать!

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

«За государя или как!»

Вернувшись в кордегардию, Иван там первым делом сразу взял свою шляпу, надел ее плотно, по самые букли, и уже только после осмотрелся. Колупаев и еще трое солдат, которые и без того уже стояли очень смирно, еще сильнее подтянулись. И глаза у них были серьезные, без блеска. Это Ивана успокоило, но не совсем — и он строго велел:

— Рябова сменить! Немедля! Потому что дурень! Пойдешь ты! — и он указал на одного из солдат, кажется, на Полушкина, если только он не перепутал, как того зовут.

Солдат отдал честь, развернулся и вышел. Иван стоял, не зная, как быть дальше. Тогда Колупаев сказал:

— Остынет, ваше благородие. Зачем вам такое?

Иван повернулся к столу и увидел, что там для него уже накрыто, то есть стоит котелок, при нем хлеб и ложка, и рядом кружка с киселем, кисель был еще горячий, от него шел пар. Иван, хоть и был не голодный, но все равно одобрительно заулыбался, прошел к столу, сел и сразу принялся есть. Солдаты вышли, чтобы не мешать. И потому что это не положено — смотреть начальству в рот. А Колупаев остался, потому что он сержант и старший в команде.

— Садись, — сказал Иван.

Колупаев сел, но не к столу, потому что это тоже не положено, а на лавку при стене… Каша была жирная и вкусная, Ивану было не до разговоров. Только съев уже примерно половину, он остановился, посмотрел на Колупаева, задумчиво облизал ложку и спросил:

— А когда у государыни обед?

Колупаев очень удивился, но ответил:

— Это еще не скоро. Но мы можем вам еще принести.

— Когда обед, я говорю! — строго сказал Иван. — Отвечай!

— В половине второго, — сказал Колупаев. — А то и в два, а то и даже позже. Но вы не беспокойтесь, ваше благородие, мы этого не прозеваем. Обезьяна Иванна не даст.

— Кто, кто?! — переспросил Иван.

— Ну, Шарогородская, кто, — тут же