На острове Бруюнхейн сражались Осень-Туманница да Зима-Лютыня. Других времён года там и не было. Деревья, покрывающие горные склоны, иногда казались серыми – от густого молочно-белого тумана. А в иное время их словно кровью поливали – листва окрашивалась в яркий багрянец. Когда приходила Зима-Лютыня, деревья обнажались, скидывая свои одеяния на мёрзлую землю. Начинались снегопады. Злобные завывания ветров проникали в каждую щель, от них закладывало уши. Корабль, стоящий в бухте, покрывался плотной ледяной коркой. Но потом снега сходили, и под ними обнаруживалась прошлогодняя сырая листва – прелая, с терпким запахом гнили и сырости.

Так они и жили. Наставники и их ученики. Те, кому предстояло стать Проклятыми атаманами, и те, кто их обучал ворожейным премудростям. Достойнейшие, прошедшие все испытания, отправлялись нести службу. А те, к кому слепая Судьба оказалась не так милостива, становились аптекарями, дружинниками или обычными земледельцами. Были и такие, кто оставался на острове Бруюнхейн.

Жизнь на нём ох какой суровой была. Самим приходилось на зверьё лесное охотиться, готовить, убираться и даже одежду штопать. Жили ученики и их наставники в длинном низком доме, из грубых камней сложенном. Здесь и спали, и готовили, и раненых лечили. Многим нелегко на Бруюнхейне приходилось – кого сможешь в лесу подстрелить, тем и сыт будешь. А коль жажда одолеет, так ищи ручей! Грибы отыскал? Можешь съесть, только наставники тебя исцелять не будут, ежели отравишься. Либо в книгу загляни – проверь, съедобный ли это гриб, либо уповай, что другие ученики зелье для тебя сварить смогут. А за книгой тоже идти далеко надо было. Через глубокую чёрную пропасть мост каменный протянут был. Узкий – человек с трудом по нему пройти мог, ни одну бурю он на своём веку повидал. От малейшего дуновения ветерка он крошиться начинал. Вот по этому мосту перейди, в логово волчье загляни. Сможешь волка красноглазого одолеть, так и в библиотеку подземную попадёшь. А там – каменные своды высокие, стены, рунами да фресками исписанные. И книги… Любое зелье, любое заклятье в них отыскать сможешь. Только до библиотеки этой немногие доходили.

Бывало, и в Каменн учеников отправляли. Но и там не до лени было. Тренировки изнуряющие, бои друг с другом и с лучшими кметями господаревыми. А турниры такие устраивались, что в живых едва ли половина учеников оставалась.

И вот, когда обучение заканчивалось, а испытания все пройдены были, атаманам уж и ничего не хотелось. К искушениям они равнодушны как будто становились. Никогда в буйство пьяное не впадали, с полюбовницами никто их не видывал. Иные, правда, находили себе девицу по сердцу, но уж больно мало таких было. Не знали атаманы ни семей, ни домашнего тёплого очага. Да и не нужно им всё это было. К другой жизни они привыкли. Другую жизнь ведали. А иное – то уж удел простых людей, которых они защищать поклялись.

Лютовид очнулся от своих воспоминаний. Вокруг совсем уж темно стало. Полная ярко-жёлтая луна взошла на небо. Иногда её тёмные тучи пожирали. Но мутным светом она прорезала их толстые пуза и коварно выглядывала сквозь них.

– Пора…

Лютовид сел на колени перед костром и достал острый нож. В светлую, почти белую рукоять был вставлен кровавый самоцвет. Поймав огненную искорку, камень лукаво подмигнул хозяину, и атаман потянулся за первой костью озёрника. Это было ребро.

Прижав остриё к гладкой поверхности, он начал вырезать руну.

– На этой кости черчу Фе, обездвиживаю тебя, парализую. Никуда двинуться не сможешь. К месту, руной отмеченному, прикована будешь, привязана, пришита.

На птичьем ребре темнели линии, затейливо переплетённые.

Вернув кость на прежнее место, Лютовид взял следующую. Ключицу. И снова тонкое лезвие принялось за работу.

– На этой кости черчу Ру, воли лишаю, заговариваю. Никакого заклятия произнесть не сумеешь, никакой ворожбы сотворить. Силу твою забираю, в птичье тело замыкаю. Улетит птица далеко, не воротится. Власть твою унесёт дальше солнца.

Другой узор, не менее искусный, украсил кость озёрника. Настал черёд и третьей. Лопатка.

– На этой кости черчу Си, своей власти подчиняю. Что спрошу, на то ответишь. Что захочу, то и сделаешь. Секрет свой откроешь, приказ мой исполнишь.

Ещё одна руна появилась на кости. Необычный узор скорее на веточку с листьями походил, чем на букву.

Лютовид отложил и эту кость. Зачерпнул из маленького мешка горсть чистого, почти белого песка и начал медленно высыпать на останки озёрника.

– Вместе вас связываю, служить призываю, быть мне силой и помощниками, стражниками ведьмиными. Силой вас наделяю, словами заклинаю, мольбой заговариваю. Удержите ту, вокруг кого положены будете.

Вслед за песком на кости два цветка, на болоте сорванных, опустилось.

– Вместе вас связываю. Как птице одной служили, так хозяину теперь одному помогайте. Быть вам темницей, быть вам сетью, быть вам верёвкой. Неразрушимыми, неразделимыми. Ни обмануть вас, ни сдвинуть, ни упросить. Не предадите. Волю мою исполните. Заклинаю. Умоляю. Подчиняю. Сво аф вира пад.

* * *

Огромный змей обвивался кольцами вокруг кресла, на котором она сидела. Его торчащие чешуйки блестели, как чёрные адаманты[27]. И со всех сторон, будто даже стены могли говорить, раздавался шёпот. Его речи, шипящие и непонятные, звучали колдовской музыкой. И чем больше она вслушивалась, тем понятнее становился змиев свист. Он обещал забрать её с собой, защищать и беречь. Говорил, что уничтожит всех, кто причинил ей зло, и не подпустит ни одного врага. Шептал, что нет прекраснее никого на Свете Белом, чем она, и что будет он служить ей вечно. Глаза его загорались пламенем костров, когда она глядела в них, а за спиной у него трепетали огромные кожистые крылья. Она совсем сжалась в кресле, прижав колени к груди, боясь прикоснуться к нему, а он молил, чтобы доверилась. Его морда не казалась уродливой, как у других змей. Когда показывался раздвоенный алый язык, она не испытывала отвращения. Но всё же было страшно…

А он глядел прямо на неё и просил прикоснуться, подарить ему свою нежность. И она сдалась – протянула руку. Пальцы дрожали от сомнения и страха. Они застыли совсем рядом с его острой чешуёй. Но не холодом опалило кожу, а жаром тысячи костров. Она вздрогнула. И глаза змеиные вдруг серыми-серыми сделались, как дым, как тучи.

Мельца проснулась, чувствуя, как по лбу стекают капельки пота. В её спальне всегда было холодно, сколько ни топи, и она постоянно мёрзла. Но сейчас всё тело горело. Отбросив в сторону одеяло, она позволила прохладному воздуху коснуться кожи. Сон никак не хотел отпускать её из плена, перед глазами до сих пор стоял Змиев король. Мельце казалось, что она слышит его вкрадчивое искушающее шипение. Как легко было поддаться на уговоры и довериться страшному существу. Но даже во сне ей не удалось получить защиту и безопасность!

В комнату настойчиво пробирался рассвет, развеивая последние отголоски сна. Он безжалостно разгонял чудесные, немного пугающие видения, заставляя вновь окунаться в жуткую безысходность. Мельца почувствовала привычное уже отчаяние. Что ей суждено? Прожить жизнь в страхе? Быть вечным изгоем? Никогда не познает она ни счастья, ни любви. Никому не нужна была прежде, а теперь и подавно. И как она с этими мыслями ни боролась, всё равно лезли в голову. О чём бы ни думала, а перед глазами лес стоит, лицо мерзкое, в ушах голос его гудит. Он и дома до неё добрался!