Я усмехнулся:

– Знаю, какая у меня репутация, и не буду врать, что не заслужил ее. – Припарковав машину, я посмотрел на Эйвери: она съежилась, сцепив руки на коленях. – Но я никогда никому ничего не обещал. Все те женщины точно знали, чего я от них хочу.

– Мне ты тоже ничего не обещал. – Эйвери произнесла эти слова почти шепотом, но я все равно расслышал в них слабый отголосок обиды. – Так что, если все это часть игры, я играть не хочу. Я не такая, как другие медсестры.

Я протянул руку и, поколебавшись, заправил Эйвери за ухо медовые волосы. Она повернулась ко мне, в глазах читалась тревога. Чем бы ни было это непонятное чувство, она тоже его ощущала. И оно до смерти пугало нас обоих.

– Эйвери, ты думаешь, это меня смутит? Наоборот: именно это мне в тебе и нравится.

Я видел: она все еще сомневается, но ей хочется мне поверить, хочется дать шанс. А больше я ни о чем и не мог просить. Когда она потеряла сознание и я взял ее на руки, что-то изменилось. Теперь я не мог причинить ей боль. И не должен был допускать, чтобы это сделал кто-то другой.

Эйвери перевела взгляд с моего лица на деревья за окном:

– Ты привез меня… в лес?

Она нахмурилась, а я не сдержал смеха:

– Да.

Я вылез, обошел машину и открыл дверцу Эйвери. Прежде чем подать мне руку и встать, она задумалась:

– Вообще-то, я оделась не для загородной прогулки. Надо было меня предупредить. Я бы надела что-нибудь другое.

– Ты выглядишь идеально. Доверься мне.

Сплетя пальцы Эйвери со своими, я повел ее вглубь зеленых зарослей.

Под ногами захрустели сосновые иголки. Когда среди ветвей замигали огоньки, она крепче сжала мою руку и спросила:

– Что это?

Эйвери зашагала быстрее: теперь не я вел ее за собой, а она меня. Я не смог спрятать улыбку: мы подошли к живой рождественской елке, принадлежащей лично Эйвери Джейкобс. Точнее, это была сосенка, вокруг которой я расчистил небольшой пятачок земли. Труднее всего оказалось раздобыть елочные игрушки в середине лета. После смерти сестры у нас в семье толком ничего не праздновали, а переехав, я вовсе позабыл обо всех традициях.

Эйвери ахнула, я улыбнулся. На прошлом свидании я этого не сказал, но у меня тоже были основания не любить Рождество. Стараясь вытеснить ее тяжелые воспоминания приятными новыми впечатлениями, я нуждался в этом и сам. К счастью, у матери Куинна оказалось достаточно гирлянд, шаров и мишуры. Чего только она не напихала мне в коробку! Даже пенопластового снеговика положила для полноты картины. Потом мне пришлось проявить изобретательность: чтобы на земле вокруг елки было достаточно «снега», я опустошил все больничные измельчители бумаги. Хозяин елочной фермы одобрил мою затею только при условии, что потом я уберу все до последнего клочка.

Я потянул за шнурок, свисающий с ветки, и из картонной коробки через отверстия в днище посыпались искусственные снежные хлопья. В Интернете я прочитал, что в этом качестве можно использовать полиакрилат натрия – наполнитель подгузников. Видя, как Эйвери изумлена, я испытал огромное удовольствие. Снег получился не идеальным – он падал комками, – но она, похоже, оценила мой жест.

– Джош… – Услышав свое имя из ее уст, я почувствовал, как по спине пробежали мурашки. – Это невероятно!

– Чуть не забыл!

Я достал телефон, нашел в нем нужную песню и сунул один наушник себе в ухо, а другой протянул Эйвери. Она взяла его, и ее глаза заблестели: зазвучала мелодия «White Christmas». Широко улыбаясь, она опять вложила свою руку в мою, склонила голову мне на плечо и прошептала:

– Рождество – это, оказывается, не так уж плохо.

Краем глаза я увидел отсветы елочных лампочек в ее сияющих зрачках.

Эйвери подняла голову, и наши взгляды встретились.

– А почему нет омелы?

Меня потянуло к ней как магнитом. Единственное, чего я сейчас хотел, – это обнять ее и прикоснуться губами к ее губам.

Даже с закрытыми глазами я видел наше будущее. В тот момент я испытал все, что слышал о влюбленности и первых поцелуях. Фейерверки, электрические разряды, музыка, беспричинное счастье, даже колокольный звон – все это обрушилось на меня. Эйвери разомкнула губы, и кончик моего языка скользнул внутрь. Она сжала мою руку, чуть не лишив меня самообладания. Отслонившись, я поглядел на наши ноги, утопающие в искусственном снеге, и выдохнул:

– Ух ты!

Эйвери выбрала «снежинки» из волос и огляделась по сторонам. С каждой секундой она казалась мне все более красивой и счастливой.

– Еще мне не нравится, что, когда я улыбаюсь, у меня над верхней губой появляется маленькая складочка. – Она указала пальцем. – Ты и это можешь изменить?

Я покачал головой:

– В тебе я ничего менять не собираюсь. Какой следующий пункт в твоем списке антипатий?

– Дальние поездки.

Я чуть отстранился и вопросительно на нее посмотрел:

– Серьезно?

– Терпеть не могу колесить. Но с этим, наверное, ничего не поделаешь.

– Что идет по списку далее?

Притворяться крутым, надменным и труднодоступным было ни к чему. Эйвери не хотела играть в игры, а я, вне всякого сомнения, хотел, чтобы Эйвери стала моей. Я был готов на все и надеялся, что она со мной искренна, ведь иначе мои собственные попытки быть откровенным ни к чему бы не привели.

– Глобальное потепление, запах кокоса, сигаретный дым, белые мужские майки в рубчик… Не люблю привлекать к себе внимание, не люблю переспелые бананы, пауков, бейсбол, кричащих детей, бекон, слюни, рвоту, слизь, крошки, телешоу Говарда Стерна и плохие стрижки. Не люблю, когда одежда электризуется, когда в «Костко» заканчиваются крендели, а еще не люблю слово «локоть».

– Это все? – спросил я невозмутимо.

Эйвери усмехнулась:

– А что произойдет, когда мой список закончится?

Мне многое пришло в голову, но я не хотел все разрушить, озвучив хотя бы одну из своих идей. У меня до сих пор звенело в ушах после нашего поцелуя. Думать в таком состоянии было невозможно.

– Что-нибудь придумаем.

Я взял Эйвери за руку и повел к расчищенному участку леса.

– Уже уходим? – спросила она, слегка выпятив нижнюю губу.

Я рассмеялся:

– Я пытаюсь быть джентльменом, Эйвери, а джентльмен не спланирует вечер так, чтобы даме потом пришлось вытаскивать из мягкого места сосновые иголки.

Я подмигнул ей, она ответила широкой понимающей улыбкой:

– Пожалуй, мы могли бы выпить горячего шоколада у меня дома.

Мой взгляд притянулся к ее мягким губам, она подняла брови. Я хотел быть хорошим парнем, таким, как нужно, но это становилось во многих отношениях все труднее и труднее.