Взглядом Калигулы он смотрит мне в глаза, прежде чем уйти. Последним нас поздравляет отец.

— Я хочу верить, ты делаешь это нам во благо, — он смотрит на меня. — Будь счастлив.

Время идет к вечеру.

— Прекрасная свадьба, — говорит Алекс, рассматривая мои губы, словно они тянут его магнитом. С вызовом смотрит мне в глаза, у него такой холодный и одновременно влекущий взгляд. — Жаль, твой букет некому поймать, Ника. Пойдем наверх, я устал.

Я безропотно иду за ним. За окном собралась темнота. И поднимаясь по ступеням, я только сейчас, словно правда была скрыта от меня страхом, начинаю понимать, что я его жена…

Черная свадьба. Злая.

Перед дверью Алекс берет меня на руки. Распахивает дверь и вносит в комнату. Сердце взволнованно бьется, а я думаю о дочери… Я ради нее все сделаю… Все, что он попросит. Когда-то я сама его хотела, пылая на капоте «мустанга» от желания, и меня выкручивало от боли и осознания, что я никогда не испытаю ласк молодого мужчины. Мне не позволят. Что ж, глупая мечта сбылась… Нужно было как следует напиться перед брачной ночью.

Я боюсь Беспредельщика.

Вспоминаю темный огонь в глазах, с которым он смотрел на меня. В нем был пугающий первобытный голод. При свете дня, в доме семьи и в обычной жизни эти ощущения притупились. Стали похожи на ночной кошмар, который тает утром, но воспоминания о нем долго тревожат. Он принудил меня к оральному сексу после похищения, а перед этим пихал пушку в рот… Теперь мы здесь и я принадлежу ему. В комнате темно. Он ставит меня на ноги, я роняю букет, белые гортензии рассыпают лепестки по полу. Я смотрю, как они слегка светятся в темноте.

Алекс берет мое лицо в ладони, потихоньку гладит его и шею, спускаясь все ниже. Очень ласково. Дыхание становится прерывистым — Алекс возбуждается.

— Сегодня мой брат сказал, — тяжелым шепотом говорит он. — Что я в тебя влюбился… Он прав… Не сразу, но ты свела меня с ума.

Я боюсь этого шепота, боюсь пошевелиться.

— Влюбился, когда лежал под машиной, а сверху лился горящий бензин, Ника. Из-за тебя. Вот тогда я понял: такая женщина должна быть моей. Не нужно было строить с тобой хорошего мальчика. Нужно было трахнуть на капоте без разговоров, чтобы ты рыдала и царапала мне лицо. Хоть за дело бы горел. Не так обидно было бы.

Голос остается плавным, но дрожит от одержимости. Перед мысленным взором стоит старый кошмар — избитый Алекс горит заживо. Я закрываю глаза: пытаясь понять чувства, которые вызвал в нем тот адреналиновый штурм — страх, пик напряжения… страсть ко мне. Вспоминаю, с каким упоением он целовал меня, приставив пистолет к своей шее — и верю в это. Такой человек мог думать о женщине, умирая, мог влюбиться в нее перед смертью.

— У нас будет брак по расчету, — продолжает он. — Ты с дочерью живешь, твой бывший умирает, а я получаю деньги, твое тело и твое вечное «да». Пусть у каждого будет то, что он заслуживает. Сегодня ночью ты не говоришь мне «нет». А завтра ты должна подписать документы на удочерение, ты согласна, Ника?

Я беру его лицо в ладони, заглядываю в глаза. Я понимаю, почему у него холодные глаза и улыбки — он такой же, как его семья. Может быть, я ослышалась?

— Ты удочеришь мою дочку?

— Да.

Я не спрашиваю, зачем. Он уже приоткрыл карты, и если сможет вернуть ее — какая разница, что просит взамен? Мне обижаться не на что. Он сразу сказал, что ему нужно. Алекс не обещал мне любви — той, о какой мечтала я, но это честно, я тоже его не люблю. Я не знаю, что это: месть, взвешенный план или все вместе.

— Хорошо, — шепчу я.

— Повернись, — он разворачивает меня за плечи.

Беспредельщик сбрасывает с меня фату и по одной вынимает шпильки, затем снимает с шеи гроздья жемчуга. Расстегивает платье, пальцы проникают под ткань, он проводит ими вдоль позвоночника, вызывая мурашки… Это приятно. Алекс наклоняется и я ощущаю горячее дыхание на спине. Он дышит, как хищник, словно хочет рвать меня на части.

Язык касается старого шрама между лопатками, и я дрожу от необычных ощущений. Алекс лижет шрам, и всем телом прижимается ко мне. Широкий влажный след на спине ощущается прохладной лентой.

Он расстегивает ремень. Правая рука скользит по шее вверх, за подбородок он запрокидывает мне голову. Немного больно сжимает губы. Я не сопротивляюсь: просто жду, что Беспредельщик сделает дальше. Лучше раствориться в этом: в этой ночи, в ощущениях, в его руках — он, распаленный предстоящими сценами и моей безответностью, все равно сделает всё, что захочет…

Алекс сильнее запрокидывает мне голову.

Сквозь прикрытые ресницы я вижу, что он следит за мной. Наслаждается моей покорностью, тем, что может делать все. Ему нравится наблюдать, трогать, подчинять себе. Пальцы проскальзывают в рот — неглубоко. Я посасываю их, робко трогаю языком. Заставляю себя этими ощущениями жить, в них раствориться. Он просто смотрит, и я рада, что Алекс не начал звереть, как тогда, после похищения…

Я ощущаю, как напрягается его живот. Он трется об меня бедрами, наклоняется и дышит на губы.

От страха не получается возбудиться, хотя я очень этого хочу. Происходящее проходит мимо, не заводит, не влечет. Вспоминаю свои ощущения на капоте «мустанга», но вместо огня чувствую страх и холод. В комнате прохладно. Уговариваю себя: ничего страшного. Ничего ужасного не произойдет. Это было много раз. Мне ни разу не было хорошо с мужчиной. Сначала мне нравился Толя — крутой и щедрый, но он быстро открыл истинное лицо. В постели думал о себе, а когда мне не хотелось, напоминал, кто главный. Я его возненавидела, он вызывал у меня отвращение, а я все равно спала с ним. С Алексом не будет хуже…

— Ника, — шепчет он, сжимая мне челюсти. Пальцами сминает влажные губы — ему нравится с ними играть. Алекс без ума от них. До конца расстегивает платье, и оно падает к ногам.

Я так старательно одевалась для него, но Беспредельщик не смотрит на грудь в белом кружеве и на сексуальные чулки.

Ему нужны только губы.

Он сжимает их, впивается ртом, мнет, кусает, проламывается языком в глубину рта. После него все горит, он ранит нежную поверхность зубами, ему даже не нужно, чтобы я отвечала… Алекс хочет владеть моим ртом. Поцелуй затихает сам собой. Ладони сжимают мою грудь, проскользнув под лифчик. Под тонким кружевом мужским рукам тесно и оно рвется, больно врезаясь в тело.

— Снимай все, — шепчет Алекс. — Давай, куколка, скорее.

Стоя к нему спиной, я расстегиваю лифчик. Теперь, когда поперечная лямка не закрывает шрамы, Алекс хорошо видит каждый. И мне не хочется их прятать, больше не стыдно за них. Я снимаю трусики и только потом расстегиваю кружевной пояс. Чулки не успеваю снять — Алекс торопит.

— Ложись, — я оборачиваюсь и вижу, что он расстегивает запонки.