Матриарх-Комиссар обратилась к Зоркому в серебряной маске.

– Сребротуман, возьми солдат и проводи мальчика в мой кабинет. Не выпускай его из виду. – Глаза Фельгенхауэр засияли за угловатой маской.

– Что теперь со мной будет? – спросил Стейнер.

– Ты поднял руку на члена Святейшего Синода. Такие преступления не остаются безнаказанными. А на Владибогдане, да будет тебе известно, наказания суровые.

Зоркий по имени Сребротуман подошёл ближе, поднял руку и жестом предложил Стейнеру последовать за ним.

Хьелльрунн стояла на кухне, сгорбив спину и обхватив руками живот. Сбежав от сурового взгляда Кристофин, она вернулась в опустевший дом. Лишь услышав кашель Марека, Хьелль поняла, что отец лёг в постель.

Девушка стояла перед очагом, вот только огонь никак не согревал – казалось, Стейнер забрал с собой долю тепла. Она пристально смотрела в одну точку – ни близко, ни далеко. Больше не слышно в доме громких утренних потягиваний и покашливаний – привычка, которая так раздражала её в брате. Не предстанет он пред ней с серьёзным лицом и не растянется возле очага перед отходом ко сну.

Когда Марек спустился, Хьелль так и стояла, застыв в замешательстве. Отец постарел за одну ночь: круги под глазами, бледное лицо, неуверенные шаги и сутулые плечи, некогда широкие и сильные.

– Ты подмешал в молоко снотворное, – упрекнула его дочь.

Марек не пытался лгать, а просто устало кивнул, не встречаясь с ней взглядом.

– Мы тревожились за твою безопасность. То, что мы сделали…

Отец шагнул вперёд, раскрыв безрадостные объятия. Хьелль ответила, но неохотно. Тянулись долгие секунды тишины, пока Марек не сделал резкий вздох. Девушка сначала решила, что он поранился, но тут отец начал всхлипывать; тихая дрожь от боли утраты охватила его тело. Лучше уж цепляться за тишину… Лучше цепляться за недосказанные слова…

– Разведи огонь, Хьелль, – прошептал отец, да так тихо, что Хьелльрунн едва расслышала.

Марек повернулся – пропала его привычная энергия, пропали уверенные шаги. Бесспорно, ноги отнесут его обратно в постель, где он останется до конца дня. Никогда бы прежде отец не позволил себе подобного. Это уже точно не тот мужчина, которого она знала, и не кузнец, которого почитали и уважали. Да что вообще ей известно о Мареке Вартиаинене? Немногое. Стейнер называл его шпионом, а Вернер подтвердил. Какие ещё тайны они скрывали?

Опустившись на колени возле очага, Хьелльрунн взяла дрова. Как же не хотелось ей оставаться в тоскливом плену этого дома. Огонь ожил в камине и превратился из струйки дыма в язык пламени. Спустя мгновение целый огненный хор затанцевал под каминной полкой.

– Ну уж нет, я здесь не останусь, – выдохнула она. – Точно не со шпионами, печалью и снотворным.

* * *

Небеса Циндерфела не щадили и теперь, когда брата не стало: море продолжало угрюмо накатывать на берег безудержными волнами. Хьелльрунн закрыла глаза, чувствуя дурное настроение воды – она ощущала его с момента отбытия корабля, как будто событие оставило шрам на Призрачном море.

– Хьелль?

В полудюжине футов от Хьелльрунн показался настороженно поглядывающий на неё Вернер. Как долго она стояла здесь, потеряв себя в разбушевавшейся стихии?

– Я…

Да зачем объяснения? Их всё равно не хватит, чтобы поведать, почему здравомыслящая девушка стоит на улице в зимний день с закрытыми глазами.

– О Стейнере думала.

– Тебе дома нужно быть, – проворчал дядя. – Если тебя увидят…

– Что с того? Что они сделают, Вернер? Обвинят, что на мне колдовская метка? Как будто мне и раньше этого не говорили. Вот только расплачивается Стейнер. За мою судьбу.

– Не болтай на улице! – гаркнул Вернер, скривив рот. – Его не убьют.

– Да какое теперь это имеет значение, – возмутилась Хьелль. – Этого вообще не должно было случиться! И не думай, что я не догадалась о вашем фокусе с молоком!

– Хьелль, прости. Мы переживали за тебя. Боялись, что Зоркие и тебя заберут, или ты сделаешь глупость…

– Какую? Правду расскажу?

– Так лучше, Хьелль. Забери они тебя, неизвестно, чем всё аукнется. Колдовство требует жертв.

– Лучше? Это, по-твоему, лучше? Я осталась с тенью человека, который когда-то был мне отцом, и дядей, назвавшим себя убийцей.

Вернер помрачнел и подошёл ближе, бросая через плечо настороженные взгляды. Улица оставалась пустой.

– Может, всему городу расскажешь? Или песнь сочинишь и споёшь?

– Хорошая мысль! – съязвила Хьелльрунн.

– Отец всё бы тебе рассказал. Всему своё время.

– Я не знаю отца. Как и тебя. Единственный человек, кого я действительно знала – Стейнер. А теперь его нет. – Девушка плотнее закуталась в шаль, уклоняясь от ледяного ветра, гонимого с пустынных улиц Циндерфела. – Вернер, которого я знала, никогда бы не причинил человеку вреда, и уж тем более – не убил.

– Хьелль, я не… – Вернер покачал головой и отвернулся. – Куда ты пойдёшь? – спросил он, когда ветер утих.

– Не знаю. Куда-нибудь. – Хьелльрунн указала на дом перед ними. – Куда угодно, но только не туда.

* * *

У Хьелль не было желания бродить по улицам Циндерфела. Стейнер любил город вместе с его приземистыми домами и соломенными крышами. Ему для счастья многого не требовалось – пройтись по мощёной дороге и потратить пару монет в таверне. Хьелльрунн смахнула слёзы.

– Почему я не пошла за ними? Почему не рассказала? Почему позволила его забрать? – Вопросы вскачь неслись в голове. – Какой же я трус, – ругала себя Хьелль.

Ветер подхватил её слова и понёс за собой, привлекая внимание рыбака. Мужчина насторожился, и Хьелль ответила хмурым взглядом.

– Не бойся, дурень, я не стану обращать тебя в жабу, – крикнула она, но сразу пожалела.

Рыбак отвернулся и поспешил в город. Без сомнения, в Циндерфеле только и болтали о сыне кузнеца, ведь горожане ждали, что Испытания провалит чудна́я Хьелль. Никак они не думали, что скверна обрушилась на Стейнера – сильного, покорного парня. На парня, который мечтал ковать железо, не умел читать и не понимал чисел.

Шаги её стали длиннее, быстрее. Тёмные удушливые облака низко повисли в небе. Мостовая уступила дорогу плотно утрамбованной земле; дома сменились живыми изгородями и болезненными вечнозелёными растениями. Хьелльрунн не намеревалась направляться на север, и ветер предостерегал её с каждым шагом. Порывы здесь стихли, однако промозглый холод никуда не исчез. Хьелль вздрогнула и плотнее закуталась в шаль, радуясь, что наконец-то добралась до опушки леса.