вздрогнула и на миг ощутила невесомость, будто кто-то насильно выдернул её из лап кошмара.

В открытое окно лился тёплый влажный воздух: солнце быстро испаряло лужи после ночной грозы. На подоконнике и на полу лежали лепестки черёмухи: порывистый ветер оборвал все цветки, теперь пахло только сиренью. Чирикали воробьи, мелодично свистела птица. И тишина спального района равномерно жужжала звуками автодороги.

Яна нехотя разлепила веки, чувствуя страшную усталость. Ослабшей рукой нащупала телефон на прикроватной тумбочке: индикатор уведомлений мигал. Пробудила экран: у иконки электронной почты стояла единичка в красном кружке.

«Чёртов спам», — раздражённо подумала Яна, но в почту зашла, чтобы проклятая единичка не мозолила глаза.

Письмо было от Тима — это её обрадовало и насторожило. От короткого «Последнее» в строке темы по всему телу пронеслась волна оцепенения. Несколько долгих мгновений Яна беспомощно смотрела на экран, пытаясь вспомнить, как дышать, и непослушными пальцами открыла письмо.

Дорогая Яна, это моё прощальное письмо. Оно стояло на таймере, и каждый день я откладывал его отправление. Вручную. Сегодня оно к тебе пришло, и ты знаешь почему.

Яна выронила телефон, не ощущая ничего, кроме пустоты. Сердце билось в истерике, но она его не слушала, соображая, что делать теперь. В мозгу ещё рождались сомнения, ведь это может оказаться банальной ошибкой: Тим мог проспать, забыть или не сохранить новые настройки. Вариантов масса, почему же верным должен оказаться самый паршивый из них? Но на краю сознания, точно маяк, ясным светом сигналило смирение.

Наконец придя в себя, Яна сдавленно взвыла и, больше не сдерживаясь, закричала, уткнув мокрое лицо в подушку. Воздух в лёгких кончился, дышать было нечем, и она вскинула голову, сделав жадный глоток. Нашла телефон и набрала Тиму. Он не ответил ни на первый звонок, ни на четвёртый, ни на три сообщения — он их даже не прочитал.

Яна вскочила с кровати — у неё закружилась голова, — непослушными руками натянула мятое платье и, медленно передвигая ноги, вышла из квартиры. Каждый шаг давался с трудом, она задыхалась, и слёзы всё текли по горячим щекам. Она не отдавала себе отчёт, не понимала, где находится, — всё происходило в сплошном тумане, — и, как оказалась в квартире Тима, не помнила. Она стояла у его кровати, сжимая в руке ключи, и отрешённо смотрела на его бледное лицо.

— Тим? — шёпотом позвала она и только теперь заметила в его руке пластиковый флакончик, из которого выпало несколько белых таблеток. Он часто глотал их на прогулках — обезболивающее.

— Боже, Тим… Что ты наделал, — прошептала она и отвернулась.

В открытое окно вливалось майское солнце, на подоконнике танцевала тень от тополиной кроны. На столе лежало несколько смятых тетрадных листов и шариковая ручка с потёкшими чернилами. На маленькой полке стояла коллекция стеклянных зайцев. На прикроватной тумбе — ваза с букетом тимьяна.

Яна медленно подошла, наклонилась к Тиму и, поцеловав его в лоб, шепнула:

— Я очень люблю тебя.

Она затравленно улыбнулась, забрала цветы и вышла из квартиры. Уже в подъезде, прислонившись к стене, позвонила в «скорую», сползла на пол и, обняв букет, заплакала.

Яна совершенно не помнила, как оказалась дома. Помнила, что ей что-то вколола прибывшая на вызов бригада медиков. Её даже опрашивал полицейский, но она не знала, что ответила. Вероятно, их всех удовлетворил факт его болезни: ещё не было двенадцати, а она уже стояла в своей кухне, мёртвой хваткой сжимая тимьян.

Опустившись на стул, Яна вошла в почту и открыла письмо, отыскав то место, на котором остановилась.

Я тебе букет приготовил. — Она лениво взглянула на цветы. — Забери его. Можешь высушить. Только суп из него не вари. И прошу тебя: не плачь, пожалуйста. И… Яна, не вини меня. Я не выбирал болезнь и никогда не хотел умереть. Так случилось, это жизнь, понимаешь? Пусть лучше так, чем как с Лилиан и Клёрфэ. Знаю, ты хотела помочь, ходила в клинику. Я это знаю. Я не злюсь на тебя. Да, надежда была ненужным грузом, но я понимаю, что ты из лучших побуждений. И раз ты читаешь это письмо, значит, ни черта не получилось. Может, оно и к лучшему. Если бы я выздоровел, меня бы закрыли в лаборатории — точно тебе говорю! А я не хочу быть подопытным кроликом, они меня замучают.

В общем, знай, что лучшей наградой для меня будет твоя улыбка, с которой ты будешь вспоминать обо мне. Я люблю тебя, Яна. И всегда любил. Спасибо за последние мгновения.

Тим.

Глава 13

25.05.2018

Отчаяние бывает разным. Иногда оно приходит в образе молчаливой Леди в серебряных одеждах, садится на твой диван и смотрит утомлённым взглядом, вынуждая принять поражение и смириться. Иногда это парень в клетчатых штанах, с нахальной улыбкой и панковской стрижкой. Ведёт себя агрессивно, высмеивает, заставляет взять себя в руки, подтереть сопли и в удушливом приступе бессильной ярости разнести половину квартиры. Но хуже их двоих только демоны, которые бесшумно проникают в комнату холодными тенями, рассаживаются по стенам и начинают наперебой то дико хохотать, то что-то просить или нашёптывать, то обвинять во всех бедах. Они скалятся, издеваются, сводят с ума, забираясь прямиком в голову, заполняя звенящую пустоту своими мерзкими голосами. Это то самое отчаяние, которое захватило меня.

Демоны пришли неожиданно, я увидела их ночью, когда сидела на диване в свете ночника. Они глумливо кривили морды, опасно улыбались психопатическими улыбками, танцевали, сцепившись уродливыми лапами. И хохотали, тыча в меня пальцами. Обвиняли. Имитировали голос совести. Притворялись кем-то и хотели, чтобы я их послушала. И довольно скоро я перестала понимать, кому принадлежит вкрадчивый голос: им или моему разуму. Возможно, они были солидарны, но я не могла и откровенно боялась принять вину. Ведь я ни в чём не виновата!

Я твердила себе это снова и снова, и чем чаще повторялась, тем больше сомневалась в истинности. Никто не станет убеждать себя самого в невиновности, если только не хочет скорее поверить в собственную ложь. И я запуталась. Потерялась. Мне не хватало воздуха, чтобы дышать, не хватало разума, чтобы думать. От меня ускользало время, возвращая ясность только в сумерках, когда на стенах снова появлялись проклятые демоны.

И в какой-то миг я теряла самообладание, поддавалась их шёпоту, отчётливо звучащему лишь у меня в голове, и начинала беспричинно хохотать вместе с ними. Сколько можно кричать на немые тени, обливаясь слезами? Сколько можно повторять, будто молитву, бессмысленные сожаления? Глупо сопротивляться,