даже пришлось послать в задницу приехавших полицейских. Сейчас мне стыдно, но тогда я была пьяна и мало соображала, лила слёзы вперемешку с соплями и обнимала сворованные из дома Тима футболки.

Теперь я понимаю, что время самый дорогой ресурс. Его не купишь, не возьмёшь в долг. Жизнь не игра, её не продлишь, подбросив ещё несколько монет. Жизнь не театр, как может иногда показаться, нельзя просто уйти со сцены и начать другой спектакль. Можно, конечно, бежать от своей роли, прятаться под масками и притворяться кем-то другим, но если упадёт занавес — новая пьеса не начнётся. Конец есть конец. Мы все там окажемся. И как же паршиво думать об этом.

Я стараюсь не думать об этом, но в гнетущей тишине невозможно Мне уже лучше. Тени на стенах от тусклого светильника больше не скалят свои беззубые пасти, не хохочут и не шепчут. Они перестали издеваться, утешать, уговаривать. Замерли. Сдохли. И без их раздражающего скрежета стало спокойнее. Полагаю, я готова открыть шторы. Готова впустить в свою жизнь солнечный свет.

Знаю, что этого ты и хотел, но… Прости, Тим. Я должна научиться жить без тебя.

Эпилог

Дождливый июль редко радовал жаркими днями. Омытые деревья благодарно шелестели ярко-зелёными листьями, одуванчики тысячами солнц золотились на фоне вечно хмурого неба. Воздух пах влагой и чистотой. В лужах копошились дождевые черви. Люди ездили на работу. Жизнь действительно не остановилась, мир продолжал движение, даже не заметив потерю одного винтика, который, возможно, вообще был лишним. И даже небо, как представляла Яна, не рухнуло, осыпав её осколками потухших звёзд.

Кое-как придя в себя, Яна вернулась на работу. Она честно исполняла обязанности, но с коллегами больше не общалась, замкнулась и стыдливо отводила глаза, когда приходилось говорить с начальником. Она кляла себя за то, что излила ему душу, что он видел её такой… жалкой и беззащитной. И пусть была благодарна ему за понимание, она ненавидела его за снисхождение. Каждый раз, видя его сочувственный взгляд, она возвращалась в ту страшную тёмную комнату, из которой пыталась вырваться. И боль накрывала её новой волной. И как бы Яна ни уверяла других, что в порядке, — в порядке она не была.

Стоял тёплый солнечный день. После утреннего дождя в воздухе пахло скошенной травой и свежестью. На западном горизонте, подсвеченные лучами, неподвижной громадой висели тёмные тучи, блестящие, как глянцевые фантики. На их фоне поле одуванчиков будто светилось.

Яна отстранённо смотрела вдаль, чуть касаясь пальцами чёрной решётки кладбища. Опомнившись, открыла калитку и вошла. Она ревностно оглядывалась, выискивая посторонних: вопли и причитания выводили её из себя. Но никого, кроме неё, не было. И девственная тишина на краткий миг вернула ей самообладание.

Не глядя на чужие надгробья, Яна неторопливо прошла по ухоженным дорожкам, остановилась у могилы Тима и бесстрастно посмотрела на его фотографию: он улыбался. Она вымученно улыбнулась в ответ. Положила букет тимьяна, вырвала несколько сорняков и тяжело вздохнула.

— Мне лучше, — солгала она и отвела глаза. — Я больше не реву. Мне грустно и больно, но я держу себя в руках. Папа оплатил мне психолога, но я ещё не ходила. Боюсь сделать хуже, ведь придётся вскрыть только зажившие раны, понимаешь? Но я обязательно справлюсь, я ведь обещала.

Яна рассеянно усмехнулась и, отвернув голову, долго смотрела на жёлтое поле слезящимися глазами. Она молила себя не плакать, но сдержаться не могла, поджимала губы, крепко жмурилась и дышала мелкими глотками. Она едва поверила, что боль способна отпустить её сердце, но стоило прийти на могилу, как иллюзия развеялась. Любая мелочь ещё долго будет напоминать об утрате. Легче ей станет не скоро.

Собравшись с мыслями, Яна улыбнулась сквозь слёзы и сказала виновато:

— Ты прости, что я не приходила. Мне нужно было время, чтобы… Это ведь часть принятия, понимаешь? Вот сегодня я здесь — я потихоньку двигаюсь вперёд. Не ругайся, что слишком медленно, мне до сих пор очень больно. — Яна закрыла намокшие глаза, глубоко вздохнула и сменила тему: — Твоя мама решила продать твою квартиру. Сама туда даже заходить не стала, сказала, это слишком для неё. Наняла рабочих, чтобы всё выбросили и ремонт сделали. Но я спасла твоих зайцев.

Яна досадливо помотала головой, погладила символ дружбы на запястье.

— Франция выиграла, — тоскливо улыбнувшись, сказала она.

16.07.2018

Говорят, мы ценим только то, что теряем. Это так. Моё солнце угасло, и я ничем не смогла ему помочь. Лишь обречённо ждала конца. Мой внутренний мир разлетелся на осколки, а внешний — совсем не изменился. Обидно и несправедливо, когда целая жизнь уходит, а семь миллиардов других жизней даже не знают об этом.

Я ловлю на себе изучающие сочувствующие взгляды людей, которые, кажется, не подозревают, а только и ждут, что я вскрою вены. Они шепчутся у меня за спиной, смущённо улыбаются в глаза. Понимающе кивают, но даже не понимают, в каких руинах лежит мой прежде прекрасный дворец и фруктовый сад. Им плевать. Они только играют, не догадываясь, как омерзительна их наигранная жалость и как омерзительны они сами.

Знаешь, Тим, я бесконечно виновата перед тобой. И бесконечно благодарна, что ты не позволил себя любить. Ты знал, что так мне будет проще. Спасибо за это. Я обязательно возведу новый дворец и сама зажгу новую звезду. Время лечит, правда? Я излечусь.

Я обещаю.