20 июля в Большой церкви и Георгиевском зале Зимнего дворца состоялось торжественное принесение присяги цесаревичем. Александр Александрович подробно описал этот день в своём дневнике. В первой половине дня он вместе с родителями и братом Владимиром побывал в Петропавловской крепости на могиле «милого Никсы». Затем, переодевшись в атаманский мундир, вместе с отцом обошёл войска. В час дня началась церемония. «… Все пошли с тётями и племянницами, — записал цесаревич. — Я шёл с т (етей) Соней. Мари и Ольга тоже были в русских платьях. Придя в церковь, начался молебен. Молитвы великолепные, я молился сколько мог, страшно было выходить посреди церкви, чтобы читать присягу. Я ничего не видел и ничего не слышал; прочёл, кажется, недурно, хотя немного скоро. Из церкви пошли тем же порядком в Георгиевскую залу, где папа, мама и все тёти стояли на троне и на ступеньках. Тут я прочёл военную присягу…» Приняв присягу под штандартом Атаманского своего имени полка, Александр преклонился перед императором, который заключил сына в свои объятия и поцеловал. Также изъявила свои чувства и императрица. Присутствовавший на этом церемониале министр внутренних дел П. А. Валуев заметил: «Обе присяги — церковно-гражданскую и военную — он (цесаревич) прочитал внятным и ровным голосом, но голос ещё не сложился… После присяги приём. Вел (икого) князя заставили сказать по нескольку слов всем членам Государственного совета и всем сенаторам. Вероятно, ещё и многим другим лицам военного звания. Тяжёлая задача без надлежащей подготовки. Особое впечатление произвела на меня императрица во время военной присяги. Она стояла одна перед троном лицом к нам. Государь сошёл и стал близ цесаревича. Императрица стояла неподвижно, не поднимая глаз и только как бы шатаясь от усилия выдержать до конца. На лице то глубокое выражение страдания или скорби, которое заключается в отсутствии всякой подвижности впечатлений. Душа обращена вовнутрь. Внешне безжизненна. Если бы я мог быть уверен, что при этом не было никакой aigreur (чувства досады), я пожелал бы преклониться перед ней, как пред иконой. В сильном и безмолвном страдании есть святость и повелительное обаяние». Сиятельный Петербург отметил этот день блестящей иллюминацией и народным гулянием. Как признался цесаревич, этот день для него был тяжёлым, словно камень свалился с плеч.

О состоявшемся событии Александр II известил своих подданных новым прочувствованным манифестом. Заметим, что император ещё до присяги назначил нового наследника атаманом всех казачьих войск, шефом л.-гв. Атаманского казачьего и 3-го Смоленского уланского полков и поселённого № 9 выборгского финского стрелкового батальона. Также царь зачислил его в л.-гв. гусарский полк, в л.-гв. кавказские эскадроны собственного Его Величества конвоя, в л.-гв. казачий уральский дивизион и в л.-гв. донскую казачью батарею. По принесении присяги цесаревич Александр Александрович зачислен в Гвардейский экипаж, во все полки и отдельные части гвардии, в которых сам государь состоял шефом и в которых новый наследник ещё не числился. Тогда же он был возведён в звание канцлера Александровского университета в Финляндии. Цесаревичу сохранён весь придворный штат усопшего брата в неизменном составе. Помимо графа С. Г. Строганова и генерала О. Б. Рихтера, к нему перешли Ф. А. Оом, И. К. Бабст, К. П. Победоносцев, князь В. П. Мещерский. Оба ординарца брата — П. А. Козлов и князь В. А. Барятинский — были назначены адъютантами к Александру Александровичу. Кроме этих «унаследованных» лиц вскоре ближе всех стал к цесаревичу флигель-адъютант граф И. И. Воронцов-Дашков, ничем не связанный с покойным братом. Попечителем к особе наследника назначили генерал-адъютанта Б. А. Перовского. С 1868 г. адъютантом его также стал граф С. Д. Шереметев.

Титул наследника престола принёс Александру производство в чин генерал-майора (30 апреля 1865 г.) с зачислением в свиту императора. Некоторые правители зарубежных государств выразили новому цесаревичу знаки своего особого признания. Так, от короля Швеции Карла XV он получил орден Серафимов, от короля Бельгии Леопольда I — орден Леопольда. Император Франции Наполеон III наградил наследника орденом Почётного легиона Большого креста, король Италии Виктор-Эммануил II — орденом Аннунциады…

Смерть любимого старшего брата цесаревича Николая Александровича глубоко потрясла Александра. Горестные дни, проведённые им на юге Франции, глубоко врезались в память. «Приехать великим князем, а уехать наследником, — признавался он, — тяжело, и в особенности лишившись самой верной моей опоры, лучшего друга и любимейшего брата».

С раннего детства их связывали нежные близкие отношения, основанные на взаимном доверии, привязанности и общности интересов. Они постоянно устно и письменно обменивались мыслями и впечатлениями. Братья были откровенны и искренни друг с другом.

В дни своего детства и юности Александр не готовился стать царём. Намерения его отличались благородством. Он помышлял быть верным другом и добрым помощником старшего брата. Однако превратности судьбы поставили его лицом к лицу с новой высокой жизненной задачей, к которой он, по собственному признанию, был не готов. «Я одно только знаю, — откровенно говорил Александр Александрович князю В. П. Мещерскому, — что я ничего не знаю и ничего не понимаю. И тяжело, и жутко, а от судьбы не уйдёшь… Прожил я себе до 20 лет спокойным и беззаботным, и вдруг сваливается на плечи такая ноша…» (186, с. 223).

В самом деле, новому цесаревичу предстояло многое познать, приступить к изучению труднейшей из всех наук — науки управлять огромным государством, каким являлась Российская империя.

Был ли он готов к такой гигантской работе? Надо признать, что некоторые родственники и близко знавшие его люди были настроены к нему довольно критично. Великая княгиня Елена Павловна, тётушка наследника, в то время, по словам государственного деятеля А. А. Половцова, «громко говорила, что управление государством должно перейти к Владимиру Александровичу» (221, т. 2, с. 426). Хотя известно, что Владимир не отличался особыми талантами.

Родной дядя Александра великий князь Константин Николаевич вскоре после восшествия его на престол утверждал, что и он, и Владимир в отличие от цесаревича Николая Александровича «в детстве и юношестве были предоставлены почти исключительно самим себе» (208, с. 46). Он не щадил самолюбия, не стесняясь отзывался презрительно о наследнике. Даже подруга императрицы Марии Александровны А. Н. Мальцева «не скрывала своего слабого мнения о новом цесаревиче» (354, с. 418).

Воспитатель Александра профессор А. И. Чивилев, узнав, что его ученик объявлен наследником престола, ужаснулся и в разговоре со своим коллегой профессором К. Н. Бестужевым-Рюминым, по признанию крупного сановника Е. М. Феоктистова, сказал: «Как жаль, что государь не убедил его отказаться от своих прав: я не могу примириться с мыслью, что он будет править Россией». «Конечно, — пишет Феоктистов, — опасения эти были преувеличены, но нельзя отрицать, что в интеллектуальном отношении государь Александр Александрович представлял собой весьма незначительную величину — плоть уж чересчур преобладала в нём над духом» (327, с. 217).

Но существуют и более благожелательные отзывы о наследнике. «Из достоверных источников известно, — вспоминал позднее С. Ю. Витте, — что, когда цесаревич Николай был безнадёжно болен (о чём он сам знал), на восклицание одного из приближённых к нему: «Что будет, если что-нибудь с вами случится? Кто будет править Россией? Ведь ваш брат Александр к этому совсем не подготовлен»! — он сказал: «Вы моего брата, Александра, не знаете: у него сердце и характер вполне заменяют и даже выше всех других способностей, которые человеку могут быть привиты».