Из Турина наследник проехал в Геную, а оттуда на фрегате «Александр Невский» отплыл в Ниццу. Сюда прибыла на зиму его любящая мать — государыня Мария Александровна — для которой петербургский климат был противопоказан.

Из Ниццы в течение несколько дней на военном корабле «Витязь» через Ливорно, цесаревич со свитой проследовал во Флоренцию. В это время Николай Александрович, несмотря на повторившиеся приступы болезни, был полон радужных надежд и мечтал о своей будущей семейной жизни. «Теперь я у берега, — говорил он, — Бог даст, отдохну и укреплюсь зимою в Италии, затем свадьба, а потом новая жизнь, семейный очаг, служба и работа… В Схевенингене все чёрные мысли лезли в голову. В Дании они ушли и сменились розовыми: не ошибусь, если скажу, что моя невеста их мне дала, и с тех пор я живу мечтами будущего… Я утешаю себя тем, что у нас вся будущность впереди». В письме к Н. П. Литвинову, поручику л.-гв. конной артиллерии, который состоял при наследнике, Николай Александрович пишет: «Хорошие я пережил минуты и искренно благодарю Бога, что нашёл то, чего так желал, о чём так долго мечтал: любить и быть любимым».

Для характеристики душевного состояния цесаревича много любопытного дают его письма к брату Александру Александровичу, с которым, как известно, его связывала нежная дружба и любовь. Цесаревич не раз признавался матери, что никому не пишет таких нежных и откровенных писем, как Саше, и даже не может отдать себе отчёта, кого он больше любит — Сашу или Дагмару.

Во Флоренции на третий день пребывания, т. е. 12 (20) ноября вел. князь слёг. Возникли сильные боли в спине, на которой появилась краснота с небольшой опухолью. Приглашённый итальянский профессор Бурчи высказал предположение, что у больного происходит воспалительный процесс в области позвоночника. Этот диагноз впоследствии оказался верным. Хотя наследнику стало несколько легче, однако, он двигался с трудом и, боясь возобновления острых болей, почти никогда не выпрямлялся и ходил сгорбившись. В течение целого месяца ему делали растирания, но, когда это лечение не принесло заметного облегчения, его решили перевезти в Ниццу. Окружающие великого князя надеялись, что молодость всё же возьмёт своё. Они веровали в южное небо, в благотворный воздух, в тёплый и умеренный климат.

20 декабря 1864 г. (1 января 1865-го) цесаревич со свитой выехал из Флоренции, в Ливорно пересел на «Витязь», который быстро доставил его в Ниццу. В Ницце, где наследник поселился на вилле Дизбах на Promenade des Anglais («прогулка англичан»), ему становилось всё хуже и хуже. Тогда в феврале были приглашены знаменитые французские доктора Рейе и Нелатон, которые не нашли ничего опасного в состоянии больного. В письменном протоколе они отметили, что болезнь цесаревича есть укоренившийся ревматизм и что последовательное лечение паровыми душами и купаниями в Барьер-де-Люшоне окончательно его поправит.

Между тем болезнь прогрессировала. Силы великого князя слабели с каждым днём. Он всё время ходил сгорбленным, был ужасно худ и бледен (418, 1905, № 6, с. 287).

В марте 1865 г. доктора пришли к заключению, что ухудшение происходит от приморского климата и решили перевести его на берега озёра Комо, а пока на время перевели в отдалённую от моря виллу Бермон, которая садом соединялась с виллой императрицы. В первые дни апреля 1865 г. состояние наследника резко ухудшилось и стало практически безнадёжным (418, 1896, № 9, с. 34).

4-го в Ниццу был вызван вел. князь Александр Александрович, а 6-го вечером выехал сам император с сыновьями Владимиром и Алексеем. Путь до Ниццы был преодолён с необычайною быстротою, всего за 85 часов. Можно представить, что испытывал отец в этом скоростном переезде из конца в конец Европы под «картечью телеграмм, несколько раз в сутки раздиравших сердечную рану его». В Берлине российского монарха на вокзале ожидал король Вильгельм I, в Париже — император Наполеон III. На востоке Франции в Дижоне к царскому поезду присоединился другой, вёзший из Копенгагена принцессу-невесту цесаревича с августейшей матерью королевой Луизой и братом, наследным принцем датским. Титулованные путешественники прибыли в Ниццу 10 апреля.

Как свидетельствует один из приближённых наследника Оом, о приезде государя нужно было объявить Николаю с большой осторожностью. Сделала это сама императрица.

Августейшие родители вошли в комнату больного вместе, но отец остался за ширмами, а Мария Александровна подошла к кровати. Николай, лежавший в беспамятстве, тотчас пришёл в себя, взял руку матери и, по обыкновению, стал целовать каждый палец отдельно. «Бедная ма, что ты будешь делать без твоего Ники?» — спросил он, глядя на мать. В первый раз он при ней высказал сознание своего положения.

«Дорогой мой, — отвечала императрица, — зачем такие грустные мысли? Ты знаешь, что нас ожидает радость». — «Я знаю, что ожидали па, но теперь уверен, что он уже приехал».

Государь, услышав эти слова, вышел из-за ширм и, опустившись перед страдальцем-сыном на колени, стал целовать руки больного. Оом высказывает мысль, что государь бывал строг к своему наследнику: «Скажу даже, в некоторых случаях, немилосерд, и мне казалось, что в эту минуту он почувствовал потребность нежностью изгладить всё, что могло остаться в памяти сына из болезненных ощущений, которые вызываемы были резкими замечаниями, запрещениями выражать мнения молокососу, как он его называл. Никогда не забуду горьких слёз цесаревича после прочтения ему официальной бумаги министра двора графа В. Ф. Адлерберга к Рихтеру, в которой ему было сообщено высочайшее повеление объявить Его Высочеству, чтобы он никогда не утруждал государя императора личным ходатайством по прошениям, на имя цесаревича поступающим.

Были минуты трогательные, когда вошла невеста умирающего, когда он, смотря на неё, говорил императрице «Не правда ли, какая она милая?», когда он держал руки стоявших с обеих сторон его одра любимого брата и дорогой наречённой его; когда она, эта бедная, едва познавшая первую любовь, стоя на коленях у изголовья царственного жениха своего, молилась за него или поправляла подушку, на которой покоилась голова с этим чистым, непорочным ликом».

Итак, возле постели юного страдальца, на вилле Бермон собралась вся царская семья: безутешные родители, принцесса Дагмара, братья и сестра. Цесаревич часто впадал в забытье, но большее время находился в памяти. У него началась сильнейшая головная боль, сопровождаемая рвотой.

Утром 11 апреля больному сделалось значительно хуже, в 12-м часу ему предложили приобщиться св. тайн, что он исполнил с полным сознанием. После причащения Николай Александрович начал со всеми прощаться. Как отмечает Литвинов, он каждого присутствующего называл по имени и говорил по два раза: «Прощай, прощай». Последний консилиум врачей, в числе которых были профессора Здекауер и Пирогов и вызванный из Вены доктор Оппольцер, пришёл к заключению, что у цесаревича цереброспинальный туберкулёзный менингит и спасения нет. Тем не менее Николаю Александровичу беспрестанно давали мускус по настоянию Пирогова, который утверждал, что доктора не должны терять надежды до тех пор, пока в больном не перестанет биться сердце. Однако мускус только мучил страдальца. В 16.00 на него нашла икота, и его беспрестанно рвало мускусом. Несчастная принцесса Дагмара, стоя на коленях перед умирающим женихом, всё время вытирала ему рот и подбородок (51а, с. 57).