Я просыпаюсь от собственного крика, разбудив и родителей, и тетю Рену.

Все трое стоят в моей комнате с заспанными и одновременно встревоженными лицами.

— Дорогая, — говорит мама, присаживаясь на мою постель, — меня чуть удар не хватил.

— Страшный сон — это всего лишь ночной бред, в жизни такого не бывает, — успокаивает отец, поглаживая меня по голове.

Он всегда так говорит. И я не возражаю. Если у меня когда-нибудь будут дети, я буду говорить им то же самое.

Только бы ночные кошмары не повторялись.

Только бы мне заснуть хоть раз, не вспоминая моих погибших подружек.

Родители с тетей Реной тихонько ушли к себе. Я уставилась в потолок, стараясь стереть из памяти картины страшного сна.

На следующий день на школьном собрании мне предстояло произнести речь претендентки. Я стала обдумывать ее. Я намеревалась говорить о Симоне и Рейчел.

И начну я так:

«Из тех, за кого вы могли бы сегодня голосовать, двоих уже нет на свете — это Рейчел Уэст и Симона Перри».

Но как только я прошептала эти имена, я тут же увидела перед собой их лица. Те самые изъеденные тлением лица из моего страшного сна.

«Это был сон, Лиззи», — сказала я себе.

Всего лишь сон.

«Забудь его, выкинь его из головы!» Но на этот раз отец ошибся. Ночной бред обернулся реальностью.

— Ой, что это? — ткнула я в витрину, уставленную тарелками со всякой дрянью, которой нас изо дня в день пичкали в школьной столовой. Заскорузлые спагетти, подернутое корочкой пюре, помятые гамбургеры, скукожившийся зеленый горошек и еще нечто неопределенное, что и вызвало мое удивление.

— Это пирог по-пастушьи, — невозмутимо ответил мистер Листон, хозяйничавший в столовой.

— Больше похоже на то, во что пастух иногда вляпывается, — противным голосом сострил кто-то за моей спиной.

Это был Лукас.

Я молча продвинула свой поднос. Тем более что мне не очень хотелось есть. Во всяком случае, пирог по-пастушьи никакого аппетита не вызывал.

Лукас быстренько нагнал меня. На его тарелке дымился большой кусок пирога.

— Хочешь попробовать? — предложил он.

— Слушай, Лукас, последний раз говорю: отвали!

— А то что? — скривился он.

— А то будешь у меня похож на этот пирог. «Ну вот, — подумала я, — мой язычок с каждым

днем все острее».

Я заплатила за йогурт и салат и направилась к свободному столику. Элана помахала мне со своего места. Они сидели вместе с Доной. Я кивнула, но села отдельно. Что-то меня к ним не очень тянуло.

До выпускного вечера оставалось всего восемь дней. Не хватало еще трем последним претенденткам на звание королевы сесть в рядок, как утки в тире. На радость какому-нибудь маньяку.

Я облюбовала место напротив одного новенького мальчишки. Он довольно тупо смотрел, как я устраиваюсь за его столом.

— Здесь свободно? — спросила я. Он даже не ответил.

— Ты из младшего класса? — поинтересовалась я, ковыряя салат.

— Ага.

Он огляделся. Группа выпускников смотрела в нашу сторону. Мой визави гордо выпятил грудь, а на его лице засияла тщеславная улыбка.

Целых десять минут он сидел, звучно высасывая остатки шоколадного молока из картонного пакета, и рассказывал мне, как ненавидит физкультуру.

— Я бы его убил, физрука нашего, — признался он.

«Ну вот, даже новички способны стать убийцами», — подумала я.

Я доедала йогурт, когда ко мне подошла Элана.

— Пренебрегаешь?

Я подняла глаза. Напряженное, вытянутое лицо Эланы говорило о том, что настроение у нее не лучше моего.

Я встала и попрощалась с моим юным соседом.

— Пока, завтра увидимся, — сказал он на полном серьезе. Я сделала вид, что мы с ним друзья до гробовой доски.

Элана не желала понимать юмора.

— Надо поговорить, — только и бросила она. У нас оставалось еще минут двадцать переменки, и мы вышли на улицу.

Стоял прекрасный весенний денек. Политая благотворным дождем природа зеленела и буйствовала. Щебетали птички, жужжали и стрекотали всякие насекомые. Все пробуждалось к жизни.

Мы обогнули школу и пошли в сторону Шейдисайдского парка. Обе упорно молчали.

— Речь приготовила? — первой нарушила я паузу, когда мы сели на свежепокрашенную скамейку.

— Если честно, я думаю совершенно о другом, — ответила Элана. — Мне не до торжественных речей.

Я ждала, что она скажет дальше.

— Знаешь, мне страшно, — сказала она наконец. Снова воцарилось молчание.

Я взглянула на Элану. Она была в длинном бело-голубом свитере и синих леггинсах. На груди лежала цепь — разумеется, золотая, а не какая-нибудь там позолоченная. Светлые волосы туго стянуты белой резинкой в хвостик. На щеках персиковые румяна.

Может, ей и страшно. Но не настолько, чтобы забыть о внешности.

Как я жестока. Мне стало стыдно. Ведь Элана на самом деле выглядела очень хмуро.

— Я чувствую себя такой виноватой, — глубоко вздохнула она.

— Почему?

Элана удивленно уставилась на меня — мол, что тут не понимать?

— Потому что встречалась с Гайденом, — опять вздохнула она. — И разлучила их с Рейчел,

Я старалась избегать ее взгляда. Можно было представить, какие муки совести она испытывала, но говорить на эту тему у меня не было ни малейшего желания.

— Но это он первый начал, — тем не менее продолжала Элана. — Гайден последнее время постоянно таскался за мной. Клялся, что любит только меня, а с Рейчел просто дружит.

Она выжидательно смотрела на меня. Ей так хотелось, чтобы я сказала: «Да ладно, ничего страшного». Но я не могла заставить себя вымолвить ни одного слова.

— Понимаешь, она умерла, и я уже никогда не смогу объясниться с ней, — ныла Элана. — Я... я... Мне так плохо! Я только об этом и думаю...

Глаза у нее уже были на мокром месте. А ведь ее никто никогда не видел плачущей.

В конце концов я сжалилась и обняла ее за плечи.

— Перестань, ты же не виновата в том, что случилось с Рейчел. Не казни себя, Элана. Нам всем и без того тошно.

Элана с облегчением вздохнула, одарив меня благодарной улыбкой, и утерла нос тыльной стороной руки.

— Спасибо, — прошептала она.

— Кстати, какие у Гайдена соображения по поводу избрания королевы?