Эльна молчала. Я глянул на неё. Она плакала. И улыбалась сквозь слёзы.

Мне захотелось сесть с ней рядом, чтобы любоваться полётом совы. Но сначала надо было отнести табурет на место. Я вышел из комнаты. В моей голове метались тысячи мыслей. А что, если… Спросить у Грейфи, можно ли записать крик совы и вставить в мой механизм? Сделать так, чтобы сова летала сама? Придумать к ней пульт? Специальный пульт, который можно включать кулаком. А если… Тут я подпрыгнул с табуретом в руках. А если опустить сову чуть ниже, чтобы Эльна могла тянуться к ней… Это гениально! Я смогу…

Из комнаты Эльны послышался грохот. Потом короткий стон. Я выронил табурет и бросился обратно.

Эльна лежала на полу на животе и не двигалась. Рядом валялась сова из перьев.

Рука Эльны касалась длинной верёвки с колокольчиками, уходящей под кровать. Они тихо звенели.

Со мной что-то случилось. Я не мог дышать пару секунд. Потом задышал – быстро, жадно. Но думать всё равно не мог. Спине стало очень горячо, будто её облили кипятком. Я зажмурился. Потом открыл глаза.

Мне стало страшно.

Вдруг Эльна пошевелилась и простонала. Я бросился к ней, чтобы поднять с пола. Какая тяжёлая она оказалась… И никак не может мне помочь. Ни за шею уцепиться, ни за кровать. Я пробовал и так её поднять, и эдак. Удалось только перевернуть. Она не смотрела на меня. Закрыла глаза и тихо дышала. Колокольчики перестали звенеть. Но пока я поднимал Эльну, я кое-что разглядел под кроватью. Конец верёвки с колокольчиками был привязан к ракушке. Такой же, как у Жорель! Вот почему её мать прижимала ракушку к уху. Эльна могла позвать её на помощь. Наверняка Крамт смастерил этот механизм.

Ох, ну какая же Эльна тяжеленная, нет слов!

– Эльна! Согнись! – не выдержал я.

Она скрючилась, как младенец.

Я наконец положил её на кровать. Она тут же отвернулась к стене.

– Эльна! – позвал я.

Мне было грустно и отчего-то стыдно.

– Эльна, – ещё раз позвал я. – Это не страшно, что ты оторвала сову, её можно починить.

Эльна развернулась ко мне. Её лицо было злым. Она мотнула подбородком.

«Уходи!» – понял я.

– Я не уйду, пока не вернётся твоя мама.

– «Уходи!»

– Эльна, я не могу тебя оставить!

– «Уходи, вали, пошёл прочь, не могу тебя видеть».

Она не говорила ничего такого. Но я понял и без слов.

Теперь мне было не только стыдно, но и грустно, горестно. А ещё внутри меня вдруг возникла боль. Эта боль гнездилась в сердце, как полярная сова в дупле. Я не понимал, почему мне так больно, но хотелось плакать и кричать.

Эльна в последний раз зло посмотрела на меня и отвернулась к окну. Я схватил рюкзак и вылетел на улицу.

Там я жадно вдохнул колючий морозный воздух и заорал:

– Так не должно быть! Слышите?! Не должно!

Мне никто не ответил. Взрослые работали, дети учились. Эхо пронеслось по пустынному посёлку и вернулось ко мне ни с чем.

Тогда я накинул на голову капюшон, зашёл за дом и прислонился к стене.

Подожду тут.

Нет, не Жорель.

Я буду ждать Крамта.

Я не заснул в ту ночь. Всё смотрел в окно, наблюдал, как темнеет, и думал, как мне выйти, чтобы родители не заметили. Оказалось, просто – через окно. Крамт подсказал. Он явился, когда ночь стала совсем чёрной. Встал под окном и прошептал:

– Вылезай!

– Но как?

– На верстак встань. И вылезешь.

– А дальше?

– Дальше прыгнешь. Я поймаю.

Я залез на стол прямо в лыжных ботинках, под ногой хрустнул какой-то инструмент. Выглянул в окно, буркнул:

– Не надо меня ловить.

– Тогда ноги подогни и руки вперёд вытяни, чтобы вес тела перенести, – посоветовал Крамт.

– Я в курсе, – ответил я, – у нас тоже физкультура имеется.

Я чувствовал раздражение. Крамт так обрадовался вчера, когда увидел меня у дома. Точнее, когда я сказал ему, что пойду с ним. Он обнял меня и сказал, что теперь я ему настоящий друг. Я сначала тоже обрадовался. Но пока лежал ночью, то понял, что никакой я ему не друг. Он использовал меня для очередного эксперимента. Как таруту для прожилок.

Я спрыгнул. Колено ушиб, но не признался. Было холодно, страшно и противно. Наверное, из-за недосыпа. Ещё я здорово злился на Чойри. Ведь это он познакомил меня с Крамтом! Лучше бы я вообще его не знал.

– Лыжи взял? – спросил Крамт.

Я кивнул на подставку для лыж.

– Пристёгивай! – скомандовал он. – Хотя нет, погоди.

Он подошёл к моим лыжам, достал из кармана какую-то коробочку и принялся её привинчивать.

– Что это? – спросил я.

Он не ответил. Послышался щелчок. Внутри коробочки загорелся сине-зелёный свет.

– Подсветка?

– Ещё и ускоритель, – с гордостью заявил Крамт. – Я специально для тебя вчера сконструировал.

– Для меня?

– Ну, ты же мой друг. Настоящий.

Я пристегнул лыжи. Крамт рванул вперёд, и я понёсся следом. Мы летели, как птицы, – быстро и легко. Если бы не цель поездки, я был бы до смерти рад.

Вот и пастбище. Спокойно, темно, пустынно. Вдалеке чернели деревья.

– Тихо, – велел Крамт, осторожно отстёгивая лыжи, – обходим стоянку.

Он достал из кармана фонарик. Стараясь ступать осторожно, мы двинулись мимо навеса. Я напряжённо прислушивался к храпу Чойри. Вот он замолк. Мы замерли. Потом снова храп. Я выдохнул. Крамт кивнул мне. Мы направились к пихте. Сердце моё стучало как сумасшедшее. «Скорей бы всё кончилось», – только и думал я.

Пихта едва виднелась. Крамт направил на неё фонарик, осветил фиолетовые спинки жуков.

– Выбирай! – хрипло шепнул Крамт.

– Я?

– Да тихо ты… Дин. Тихо. Да, ты. Просто выбери. И погладь. Чтобы увеличился. И мы могли его унести.

– А ты сам не можешь? – прошептал я.

– Не могу.

– Почему?

– Потому что я прикоснусь к нему, и он лопнет.

– С чего ты взял?!

– Ты забыл, что я их ненавижу?! – прошипел Крамт.