– Вставай, Эльна! – закричал я. – Вставай! Попробуй! Ты должна! У тебя должно получиться! Вставай!

Эльна закрыла глаза. Я опустил взгляд и увидел, что на полу – моя сова. Растерзанная, растрёпанная, разорванная в клочья. Горстка перьев и механический клюв.

– Вставай, Эльна, – прошептал я сквозь слёзы. – Пожалуйста. Вставай.

– Иди домой, Дин, – сказал Крамт за моей спиной. – Иди домой.

Я метался всю ночь. Помню, мне казалось, меня душат. Помню мамин гневный шёпот в темноте:

– Зачем ты подушку на лицо положил? С ума сошёл?

Потом стало легче дышать. Помню мамину руку на лбу.

И снова – темнота, снова – страх.

Утром проснулся от яркого света. Солнце вдруг залило всю комнату. Яркое, как горящая прожилка. Как квадрат света из коридора на полу, а на нём сова, сова…

Я тряс головой, прогоняя дурной сон, но он не уходил, он сидел на подушке, подбирался к моему лицу.

Мама сказала из коридора:

– Ройк! Ты только посмотри, как у нас, оказывается, пыльно!

Потом заглянула ко мне:

– Ты собираешься вставать? Завтрак на столе.

Я лежал, не в силах пошевелиться.

«Я заболел лишающей болезнью, – равнодушно подумал я. – Заразился от Эльны. Мама расстроится».

Вот только заражённые не чувствуют боли. Не могут пошевелить руками и ногами, но и не ощущают ничего. А я чувствовал боль. Она расходилась лучами от сердца по всему телу и шипела, обжигая меня изнутри.

Тогда я встал, хотя мне было больно, раскрыл пошире глаза и мысленно проговорил: «Вчера мы с Крамтом убили талюка».

Внутри у меня всё задрожало, дыхание спёрло, и я со стоном повалился на подушку.

– Хватит лениться! – мама снова заглянула в комнату. – Вставай, а то нам скоро уезжать, и я хочу показать тебе пыльные полки, чтобы ты их протёр.

– Оставь парня, а? – добродушно вмешался папа. – Во вторую смену человек учится, устаёт. Пусть поваляется.

– Мам, – позвал я с трудом.

Она подошла, села на кровать, потрогала лоб, улыбнулась.

– Вставай, дружочек! Мне тоже неохота чистить снег, но выбор невелик.

– Мам, – прошептал я. – А какую историю рассказал тебе Ветряной Старец?

Мама замерла. Вздохнула и проговорила:

– О сове. Сове с золотым пером. О том, как охотник выдернул её перо и она почернела. И охотнику пришлось взять её к себе. То есть он всю жизнь нёс ответственность за свой поступок.

Мама помолчала и снова вздохнула:

– Когда твоя бабушка заболела, я попросила её уехать, чтобы ты не заразился лишающей болезнью. И она теперь живёт в другом круге. Мы не видимся. О ней заботятся чужие люди. А я… я несу ответственность за свою просьбу всю жизнь.

Мама невесело улыбнулась и потрепала меня по голове.

– Трина! – позвал папа. – Где мои запасные перчатки?

Мама поднялась и торопливо вышла из комнаты. Они заспорили. Что-то про перчатки, про то, что папа их постоянно теряет. Их голоса доносились до меня будто сквозь стену, как в тот вечер, когда они говорили в своей спальне о Чойри. Мне казалось, что они – на одном, солнечном берегу, а я – на другом, и у меня тут мрак, холод и костёр внутри, который ни капельки не греет.

Я повернул голову к окну. Солнце казалось каким-то ненастоящим. Как будто кто-то высвечивал меня гигантским фонарём. Как будто меня кто-то искал. В дверь позвонили. Я вздрогнул всем телом. Это пришли за мной! Потому что мы убили талюка. Нас ищут! Я услышал папин смех.

– Арлина, ты настоящий жаворонок! Конечно, хорошо, что ты зашла за нами. Мы с удовольствием тебя подкинем. Химкофе будешь?

Я вскочил с кровати. До меня вдруг только что дошло: сейчас родители уйдут, и я останусь один. Один со своими мыслями. Нет!

Я выскочил в коридор. Крупная Арлина стояла у двери, загораживая собой весь проход.

– Как ты вырос, Дин, – прогудела она. – Привет! И пока!

Арлина засмеялась.

– А, сынок, – сказала мама, продевая руку в рукав защитного комбинезона. – Поднялся, наконец. Я уже протёрла пыль. Хорошо, когда солнышко, всё видно! Каша в кастрюле.

– Пока, дружище! – папа похлопал меня по плечу.

– Не уходи! – я вцепился в его руку. – Пожалуйста, не надо.

– Что случилось? – испугалась мама.

Она шагнула ко мне, села на корточки. Сделала мне шалаш из волос, заглянула в него.

– Что с тобой? Тебе страшно?

– Нет, – соврал я и отвернулся, чтобы она не видела моих глаз.

– Дин, – позвала мама, тронув меня за плечо.

– Да мне сон приснился, – я сделал над собой усилие и хмыкнул.

– О! – оживилась Арлина. – Я тут такой сон видела, будто бы мне нужно было съесть огромный торт, а я не голодная!

– Ну ладно, – мама поднялась и потрепала меня по голове. – Если что, ты можешь вызвать меня по пульту. И помни: если во сне с тобой произошло плохое, значит, в жизни случится всё наоборот.

Они ушли. А я остался. Один. Я и палящее солнце. Я пошёл на кухню. Но там повсюду: в кастрюле с кашей, в тарелке, на полотенце, которым я протёр стол, в половнике, где я отражался, – я видел талюка, который летел в пропасть и исчезал среди тумана. Нырял в жёлтый огонь. Я видел и то, чего не видел в жизни. Как он обжигается, как ударяется о камни, как умирает. Я слышал его крик. И ещё крик Чойри, который не слышал в жизни. Я не смог есть.

Я пошёл в комнату. Но там было слишком ярко. Я пошёл в спальню родителей. Там тоже светило солнце. Тогда я открыл шкаф, где родители хранили одежду, забрался в него и, сев на корточки, закрыл лицо руками.

Так я просидел долго. Внутри у меня так всё горело, что, мне казалось, я слышу треск поленьев. У меня заболели руки, ноги, спина.

Вскоре я не выдержал. Вылез из шкафа, обвёл взглядом комнату родителей. Подошёл к столу. Открыл ящик, достал взрослый пульт. И, глубоко вздохнув, нажал на тёмно-вишнёвую кнопку.

Я никогда не видел Большого Цоера так близко. На собраниях я сидел на последнем ряду, а издалека он не казался таким уж огромным. А он – просто великан. Приехал на электросанях. Вылез такой здоровый, неповоротливый. Лицо круглое, глаза тоже – большие, грустные.