Еду у бандитов мы отбирать не стали (да там и брать-то нечего, кроме пованивающей рыбы да червивых сухарей!), оставили каждому по ножу. Зарко смотрел на эти ножи так, словно мы отбираем у него последнее имущество, но ничего, переживет. Он свое уже получил — еще на рассвете старик резко выздоровел, обобрал трупы почти до белья. А эти… Не пропадут. Дойдут. А как дойдут, то постараются где-нибудь «раствориться», места хватит. Вряд ли главарь захочет показаться на глаза капитану стражи, а тот будет пребывать в неведении и волноваться. Что ж, пусть волнуется. Глядишь, сделает какую-нибудь глупость. Жаль только, что невозможно передать весточку герцогу о змеюшнике в его дворце. Знать бы заранее, так хотя бы почтового голубя можно было с собой взять, но, кто же его знал, что все так обернется? Задним умом мы все умные. Я сам перед этим походом столько всего не продумал, не предусмотрел, что ой-ой-ой.

О герцоге я переживал. Наверное, потому, что он мне понравился. Прямой, честный. Вряд ли у него, помимо дворцовой стражи, есть еще и тайная полиция, надзирающая за этой стражей. До этого Силингии еще расти и расти. Хотя, кто его знает? Возможно, у герцога Силинга есть какие-нибудь осведомители, должные информировать своего господина. Только, боюсь, что все-таки нет. Уж слишком благородным выглядел Его Высочество, чтобы опуститься до создания сети шпионов. А жаль. В моем мире — мире Швабсонии, порядочный правитель, давно бы лишился короны (про голову не говорю, само-собой разумеется, что головы слетают вместе с венцами власти).

Через горы перебирались четыре дня. Помнится, в одиночку я их осилил всего за два, но в прошлый раз у меня не было ни фургона, ни табуна.

Цыганка взяла на себя все заботы по нашему хозяйству. Правда, у меня никакого хозяйства и не было, но готовить я не особо люблю. Вообще, всегда считал, что в дороге можно съесть все, кроме дров, и это «все» будет казаться вкусным. (Если, разумеется, не готовить еду из заведомо несъедобных вещей, и не брать с собой испорченные продукты!) Но то, что стряпала на костре Папуша, было особенно вкусным! Оказывается, даже перловая крупа, которой я в свое время «наелся» в учебном лагере на всю оставшуюся жизнь (как мне казалось!), тоже может быть вкусной, если ее предварительно замачивать, да притомить на огне подольше. А уж кулеш девчонка варила божественно! Вроде бы, чем отличается ее стряпня, от моей, если все ингредиенты одинаковые? А вот, поди же ты! Простая кашица, сдобренная мелко нарезанными кусочками сала, приправленная какими-то травами, была так хороша, что я решил записать рецепт и, поручить Курдуле варить мне кулеш по праздничным дням! Может, уговорить Папушу пойти ко мне в кухарки? Но это, конечно же, шутка. И она не пойдет, да и Кэйт будет против. Да мне самому, пожалуй, не нужна кухарка, которая станет одарять жен моих арендаторов «приворотными» зельями или помогать деду воровать лошадей. А то, что став кухаркой, девушка не избавится от своих привычек — это и гадать не надо.

(Ишь ты, я рассуждаю как добропорядочный помещик, желающий сохранить добрые отношения со своими пейзанами!)

Глядя на Папушу, мне захотелось поставить памятник женщине. Как она все успевала? Заботиться о раненом старике (хотя и сама едва ходила), готовить еду, ухаживать за конями — это уже немало. В перерывах между занятиями еще что-то стирала, шила. Были бы у нее дети, то успевала бы заботиться и о них, а по прибытии в какой-нибудь город или деревню, побежала бы клянчить денежку, изловить «одичавшую» курочку, погадать на жениха, или отвадить пьянчугу — мужа от «зеленого змия». А если бы попалась, то первой бы перепало именно ей.

Впрочем, я старался хоть чем-нибудь помочь девушке. Исправно таскал хворост, разводил костер, мыл за собой посуду. Мужчины удивленно поднимали брови, но я не обращал внимания — некоторые привычки неистребимы. (Хотя, это касается лишь похода, а дома я прекрасно могу оставить за собой грязные миски и чашки, зная, что Курдула помоет!) А вот господин маг воспринял заботы женщины, как само — собой разумеющееся. Впрочем, маг должен думать о высоком, а не о том, чтобы варить кулеш или штопать штаны.

Старый цыган косился то на меня, то на Папушу, но ничего не спрашивал. Впрочем, даже если бы он и спросил, ответить мне нечего. Ну, помог девушке вылечить многострадальную попу, и что? Хвастаться этим не стану, а уж Папуша — тем более. У нее и так там остались шрамы после укусов диких собак, напавших на нас в Шварцвальде. И почему ее попе всегда достается? Если кто-то считает, что рана на заднице — это смешно, попробуйте сесть на острие ножа. Сядьте, слегка поерзайте. А еще, если кто-то считает, что женщине, получившей глубокую рану филейной части (не считая царапин и порезов на ногах), захочется мужчину, то он дурак. Ну, а кто полагает, что мужчина способен овладеть раненой женщиной, то вам лучше читать не эту книгу, а другую.

У Зарко появился благодарный слушатель. Господин Габриэль, начиная входить в роль странствующего ученого, по вечерам, широко распахнув уши, слушал заливистые байки старого цыгана.

— А вот, баро Габриэль, еще такой случай был. Стоял как-то наш табор на границе баронского леса. А его милость — господин барон, лес тот берег пуще глаз! Говорил — в его лесу только он охотиться право имеет. Он даже грибы и ягоды не разрешал собирать. По всей границе егерей поставил, сам постоянно наезжал, весь табор замучил — не побил ли кто его зайца, не говоря про косулю или кабанчика! А мы, ромалы, народ честный, чужого зайца никогда не возьмем. Но заяц-то границ не ведает, скачет туда-сюда! И поблазнило как-то барону, что ром наш, его косулю в силки поймал. Стрельнул из арбалета, рома убил наповал! Подъехал ближе, а вместо косули заяц сидит. Здоровущий! Но заяц ли, косуля ли, лес-то его. А что нам, бедным ромалам делать? Барон в своем праве, жаловаться некому и некуда. Тело мы в табор снесли, поплакали, да потом схоронили. Барон доволен — мол, теперь все его бояться станут, дичь нетронутая в лесах вечно будет. И вот, поехал он снова лес объезжать, видит — мертвое тело лежит, а на нем заяц сидит. Барон в табор — мол, хороните! Мы в лес, никакого тела, конечно же нет, зайца тоже нет. Барон поругался, да плюнул.

Пришел барон домой, а в спальне тело лежит, а на нем заяц сидит. Баронесса рядом, ни жива, ни мертва. Приказал слугам мертвеца сжечь. Сжигать не стали, но осиновый кол в грудь вбили, а потом опять закопали. Он в обеденный зал — а мертвец с зайцем в его кресле сидят. Начал сгонять, а заяц барона за ногу укусил, а зубы, как у собаки! Побежал к патеру отпущение грехов просить — там тоже заяц с мертвецом. Так вот барон умом и тронулся, а его наследники зареклись цыган обижать. Ежели, табор придет, ему самый лучший луг выделяют.

Придворный маг покачал головой.

— Очень сильный маг был. Я бы такого не смог. Ну, зайца, положим, сумел бы барону наслать, а вот мертвеца… Да, а цыгана-то барон взаправду убил, или ему померещилось?

Зарко довольно хохотнул.

— Ты, господин Габриэль, сильный ронго, но и среди ромалов свои ронго есть. А убил ли барон цыгана, нет ли, не скажу, потому что не знаю. Может и убил, да запамятовал я. Но заяц огромный был, как сейчас помню.

Потом цыган начал рассказывать сказку о королевском вороном жеребце. В прошлый раз жеребец был кобылой, но это неважно. У меня был приятель, любивший заливать о своих геройских похождениях. Но очень часто, рассказывая о ранении, полученном в руку, он болезненно морщился, и повествовал, как ему перевязывали ногу. Но Зарко было слушать гораздо интереснее, да и эмоций у старого цыгана побольше.