Сфера пренатальной диагностики развивалась, как и область фетальной хирургии. Фетоскопия положила начало новой отрасли в медицине – области, которая занималась лечением плода.

Успехи фетальной медицины радовали далеко не всех. Хотя Родек с командой научились диагностировать серповидноклеточную анемию – серьезное генетическое заболевание, которое могло поразить нескольких детей в семье – местные акушерки неохотно направляли своих пациентов к ним в больницу.

– Бывшие жители Африки или Карибского бассейна не были в восторге от наших действий, – объяснил мне Родек. – Они не принимали вмешательств в процесс беременности, особенно это касалось ее прерывания. Многие из них были набожными христианами, другие просто считали, что с такими вещами играть нельзя. Забор крови плода на анализы проводился только после 16-й недели, поэтому женщинам не хотелось вставать на путь позднего прерывания беременности.

Вместо этого они рожали младенцев с серповидноклеточной анемией, надеясь, что уж их-то детей минует серьезная опасность и они проживут как можно дольше (41).

Разумеется, сегодня возможна не только диагностика, помогающая определить, стоит ли прерывать беременность. У нас также есть шанс вылечить некоторые заболевания.

– Всегда можно сделать аборт, если родителям кажется, что это наилучший вариант, или если нет никакой надежды на лучшее, – сказал Родек. – Но если проблема обнаружена, то вы ее не игнорируете, не пытаетесь от нее отмахнуться – вы пробуете ее решить.

После того, как врачи начали исследовать природу заболеваний плода, Майкл Харрисон и Скотт Адзик преодолели практически нерешаемые проблемы врожденных пороков развития с помощью искусной фетальной хирургии.

В конце 70-х и начале 80-х годов во многих странах женщинам стали предлагать ультразвуковое исследование как часть пренатальной диагностики.

Утроба будто была чем-то сакральным, вспоминает Чарльз Родек.

– Помню много критики со стороны педиатров, которые спрашивали меня: «К чему это ваше вмешательство в беременность?». Людям наши действия казались безумными.

Многие выступали против фетальной медицины по религиозным соображениям (42), вмешательство врачей приравнивалось для них к аборту (разумеется, многие родители, чьим детям ставили неутешительный диагноз до рождения, делали и продолжают делать аборты).

Родек, по словам Стюарта Кэмпбелла, был «чисто английским джентльменом». Другое дело – его помощник и правая рука, человек другого склада, который стал еще одним новатором; человек, которого Кэмпбелл называл «гуру».

Репутация Кипроса Николаидиса опережала его: талантливый грек, быстро взявший на себя управление центром фетальной медицины в больнице Королевского колледжа Лондона. Многие считали его отличным специалистом в своей области.

– Грубый, жесткий, – так Стюарт Кэмпбелл описал подход Кипроса к работе. Другой врач, работавший с Кипросом однажды, любовно описал, как тот «ругался, кричал и швырялся вещами».

Женщины, благодарные Николаидису за спасение их детей, рассказали мне, как долго приходилось его дожидаться. Когда я упомянула при одной из его бывших пациенток, что хотела бы взять у него интервью, она пожелала мне удачи:

– Его трудно застать на месте. Успехов вам в этом деле. Даже пациентам приходится ждать его часа по четыре. Это не очень приятно, но ты все ему прощаешь, как только он появляется.

Во время одной из операций на плоде – ребенок был критически болен – Николаидис закатал рукав и сказал своей пациентке держаться за его руку.

– Это меня успокоило, – сказала она мне. – Думаю, он пытается сделать все возможное, чтобы его пациенты меньше боялись, чтобы они чувствовали, что тоже контролируют ситуацию. А еще он шутил, что я сжимаю его руку слишком сильно и пережимаю ему кровоток. Представляете, я засмеялась прямо во время операции!

Поговорив с другими пациентками, эта женщина узнала, что Николаидис шутит так каждый раз.

Когда я пришла в кабинет Николаидиса в отделении исследований фетальной медицины больницы Королевского колледжа Лондона, я была удивлена. Сходство с традиционной больницей этому месту придавала только пара, обнимавшаяся и плачущая у входа. Здание, в котором Николаидис проводил большую часть процедур, сияло как новенькое. Из минималистичного, но элегантного кабинета на пятом этаже, где я ждала врача (20 минут), открывался панорамный вид на деловую часть Лондона и собор Святого Павла. Здесь стоял стол для заседаний, прозрачный, с металлической каймой. О том, что им когда-то пользовались, говорило только несколько оставленных на нем бумаг. Стулья были обиты белой кожей, металлические ножки сверкали; на белых стенах тут и там висели произведения современного искусства. Рядом со столом, например, висела картина, сделанная из керамики: на ней улыбающийся Николаидис проводил обследование сияющей беременной женщине. За стеклянной дверью располагалась терраса, выходившая на крышу и обильно украшенная аккуратно постриженной зеленью. Секретарь принес мне печенье и кофе на белом блюдце с инициалами – К. Н. – Кипрос Николаидис. Кофе я выпила сразу.

Через какое-то время я услышала мужской голос в коридоре, а потом и сам Николаидис вошел в кабинет: крепкий, энергичный мужчина лет шестидесяти, с щетиной. Его глаза поблескивали задором даже сквозь очки.

– Пойдемте, я покажу вам свое оливковое дерево, – он начал наш разговор с этой фразы и провел меня на свою солнечную террасу, где показал небольшое деревце, за которым ухаживал. Стоя у балконных перил, мы смотрели на горизонт. Николаидис указал вдаль, на старое здание, с которого начался его путь в фетальную медицину. Со временем он достиг верхних этажей новой больницы. В 2017 году новый дом для него и отделения, где мы сейчас находились, был отстроен за 11 миллионов, которые были взяты из созданной Николаидисом благотворительной организации, Фонда фетальной медицины. Организация же спонсировалась средствами, полученными врачом за работу в частной клинике на Харли-Стрит. Николаидис намеренно сделал здание непохожим на традиционную больницу.

– Беременность не болезнь, – с улыбкой сказал он мне. – Пусть женщины идут сюда не как в больницу, а как в художественную галерею.

Николаидис сел за свой большой стол, чтобы выпить кофе, и рассказал мне о том, как на заре 80-х годов был «потерянным» студентом медицинского Королевского колледжа, не понимавшим, куда ему податься после выпуска. И как на последнем курсе к ним пришел «полный энтузиазма молодой профессор из Шотландии». Когда Николаидис услышал, о чем говорит Стюарт Кэмпбелл, то «был ошеломлен его задором и тем фактом, что можно на самом деле посмотреть через живот женщины и взглянуть на плод впервые в мировой истории».